Людмила Грицай - Суета сует

Любимцев сильно изменился. Хотя его полнота, морщины и заметная седина отчасти шли ему. Он мог бы еще сыграть какого-нибудь холеного барина или изнеженного чиновника, или даже прожженного жизнью олигарха. Но теперь его лицо выражало какую-то безучастность всему происходящему.

Он пригласил майора на широкую, богато обставленную кухню. На столе стоял кофейник, были приготовлены чашки, виднелась изящная вазочка с печеньем и пирожными.

— Со мной сейчас моя тетушка, — пояснил Любимцев, — она всегда мне помогала и до сих пор помогает, хотя, вероятно, это я уже должен ей помогать. Познакомьтесь, это тетя Лиза, вернее, Елизавета Павловна.

Владимиров увидел, что у плиты стояла старушка небольшого роста с лицом как запеченное яблоко и с необыкновенно живыми карими глазами.

— Вы из органов? — просто спросила она, — да, ведь порядок такой. Нужно опросить родственников. Меня тоже или только Боречку? Вы спрашиваете, не стесняйтесь, я ведь тут уже как дома. А с Боречкой мы всю жизнь вместе. Знаете, после войны трудно жилось, вот мы все друг за друга и держались. Меня в детстве мама Боречки нянчила, а потом вот я с ним занималась. И какого богатыря вырастила!

— Я вас долго не задержу, — отозвался Владимиров, — только спрошу о том, как вы оцениваете все случившееся?

— Как оцениваю? Да беда в наш дом пришла. Откуда не ждали. Ведь это меня, старую, нужно было хоронить, а не Маечку. Ей бы еще жить и жить. А видите, как оно вышло. Смерть не разбирает. У меня тоже столько ровесников уже там, с Богом беседует. А мне пока собираться не время. Тут у меня и дом, и Боря. Но вы знаете, вы пока кофе попейте, а мне к врачу назначено сегодня. Больше, наверное, вопросов ко мне нет?

Владимиров покачал головой. Он не совсем был готов к беседе за чашкой кофе, однако понял, что так будет легче завести разговор по душам с хозяином дома.

Как только дверь за тетей затворилась, Любимцев зашел в комнату и принес оттуда уже початую бутылку коньяка.

— Ну, майор? — спросил он.

— На службе, — поморщился Владимиров.

— Хоть по сто грамм, — стал уговаривать Любимцев. — Кофе потом запьем. Мне тоже много нельзя. Жалко тетю Лизу. Да бельчонок бы не одобрила. Не любила она это все.

— Кто, простите?

— Жена моя… покойная. Я ее бельчонком звал. Никто не знает ведь, что наши самые-самые первые съемки прошли в детском фильме. Это даже за съемки-то не считалось. Мы на заднем фоне семью белок играли. Она бельчиха, а я… Как это называется? Вообщем белка мужского рода. Белк. С тех пор я ее так и называл.

— Соболезную вашей утрате, — искренне отозвался майор, — но я вынужден задать вам несколько вопросов. Понимаете, смерть вашей супруги взволновала многих, много слухов, домыслов, нужно разобраться.

Любимцев кивнул в знак согласия, но уже налил себе и майору в чашки, приготовленные для кофе, немного коньяка. Выпил, не морщась. Владимиров, секунду подумав, сделал то же самое.

— Правильно, — одобрил Любимцев.

Однако он, как и обещал, отнес коньяк на место.

— Давайте теперь кофе, — сказал он, вернувшись.

Они налили себе кофе и стали глотать еще горячий крепкий напиток.

— Берите печенье, — угощал хозяин, — еще пирожные, все свежее, вкусное. Мне теперь звонят с утра до вечера. На шоу на телевидение приглашают, на детектор лжи, на расследования какие-то, книгу даже о Майе хотят написать. Раньше я о такой славе только мечтал, а теперь она сама пришла. А мне тошно от нее. Домой я всем дорогу закрыл. Нечего тут топтаться. А вы позвонили, я подумал, решил встретиться. Вы человек подневольный — над вами начальство. Приказало допросить. Я готов — допрашивайте.

— Борис Алексеевич, вы не подозреваемый, чтобы вас допрашивать, — мягко начал Владимиров. — Необходимо, чтобы вы просто подробно рассказали мне о вашей поездке в Грецию, о том, как ваша супруга пошла купаться в море, какие обстоятельства сопровождали это. То есть все, что вы знаете.

— Да я много ли я знаю, — отозвался Любимцев. — Что же попробую. Значит, так. Поездку на море захотела она. Решили в июне, потому что у нее был перерыв между съемками, да и в начале июня все-таки солнце не такое опасное. Грецию выбрали случайно, думали об Испании, Италии, но тут как-то подвернулся этот курорт. Я и ехать не хотел. У меня же сессия. Я все-таки преподаю, но жена уговорила, убедила. Выбрались в общем. Перелет она перенесла хорошо. Распаковали вещи в отеле. Все пошло однообразно: шведский стол, пляж, номер. Никуда кроме пляжа и не выбирались. И вот на четвертый день она решила вечером с морем попрощаться. Был у нее такой ритуал — заплывать в море под закат, кричать что есть мочи все свои желания и возвращаться обратно. Плавала она очень хорошо. С детства занималась плаваньем. Я плаваю гораздо хуже, поэтому всегда берега держусь. Она уплыла, рукой мне еще махнула из воды. Я ждал. Ее не было полчаса, потом час. Начал сильно беспокоиться, сообщил охране, они по-русски вообще не говорят, а я никакой другой язык не освоил, но поняли меня, позвали переводчика, а потом полиция приехала. Стали искать, позвонили в наше посольство, те, как узнали, что пропала Савицкая, стали инструктировать меня, что и как делать. А уже утром ее водолазы нашли. Увезли. А мне потом из посольства позвонили, сообщили, что сердечный приступ, мгновенная смерть, она даже ничего понять не успела. Вот так.

— А сама она о смерти не говорила? — спросил Владимиров.

— Да что вы! Майя в трудные времена всегда только о хорошем думала, а сейчас, на взлете, что ей о конце заботиться, если жизнь била ключом.

— Может быть, у нее обнаружили какую-то болезнь, трудную болезнь с неизбежным финалом? — спросил Владимиров, внимательно вглядываясь в лицо своего собеседника.

— Нет, и этого не было, — покачал головой Любимцев. — Я бы знал. Такие вещи мы друг от друга не скрывали. У нее ведь была однажды операция. Женская. Детей мы же так и не родили. Да какие дети! В молодости только и работали. Потом годы трудные настали, надо было выживать, а потом попробовали. Получилось, но возраст у нее был уже солидный — 40 лет, да и позвали тогда в спектакль на антрепризу, она все бросила, поехала, так мы ребенка и потеряли. А потом у нее болезнь наступила. Вот и операция. Она от меня ничего не скрывала.

— Ваши коллеги высказывает различные версии, — отозвался Владимиров.

— Да они могут, — согласился Любимцев. — Как в дурном фильме. Напали в море водолазы и сделали укол. Но это только в кино, а жизнь… она прозаичнее и страшнее. Как ударит под дых, когда не ждешь. И все. Если можешь — иди дальше, если нет — ложись на кровать и помирай.

Владимиров вдруг понял, что больше ничего он супруга покойной не добьется. Возможно, что тот и не был с ним до конца искренен, но сейчас сказал все, что мог. И вряд ли он ускорил уход своей жены в мир иной. Было видно, что эта смерть стала для него потрясением.