Елена Прудникова - Стратегия Победы

Сергеев. Значит, вы считаете...

Талькин. Вы только не поймите меня превратно, Николай Емельянович. Если будет приказ выводить станцию из строя, я, как дисциплинированный советский инженер, сделаю все, что от меня потребует долг, но, мысля, так сказать, теоретически, я считаю, что политика уничтожения ценностей на занятой врагом территории не совсем... скажем, целесообразна. Я понимаю, когда речь идет о боеприпасах, хлебе, горючем... Эти предметы безусловно подлежат уничтожению, но заводы, фабрики, электростанции... В них вложено столько труда, крови и пота советских людей... Вы понимаете, я рассуждаю как патриот советской родины... Делюсь с вами своими сомнениями, как со старшим товарищем...

Сергеев (в раздумье, что-то соображая). Я ... согласен с вами, Павел Петрович...

Талькин (обрадовано). Я очень рад, Николай Емельянович, очень рад, что мы мыслим одинаково.

Сергеев. Почти согласен! Только не кажется ли вам, что в ваших рассуждениях есть некоторое внутреннее противоречие?

Талькин. Какое?

Сергеев. Вы говорите, что боеприпасы, хлеб, горючее подлежат безусловному уничтожению. Почему? Очевидно, потому, чтобы они не достались врагу, чтобы враг, захватив их, не использовал захваченное против нас, не увеличил своих запасов. Вы же знаете, что нынешняя война — это война ресурсов. Правильно?

Талькин. Это верно!

Сергеев. Но ведь заводы, фабрики, электростанции — это же ресурсы! Захватив нашу электростанцию, враг использует электроэнергию для пуска в ход ранее захваченных наших заводов и фабрик, которые, по вашему мнению, не подлежат уничтожению. И, понимаете, на наших же заводах, при помощи нашего электричества он наладит, скажем, производство снарядов, самолетов, орудий и ими будет истреблять нашу, понимаете, нашу Красную Армию! Допустимо ли это с точки зрения советского патриота?

Талькин (несколько растерялся). Вам нельзя отказать в логичности таких выводов, но вы все-таки не учитываете, что мы можем назавтра снова отобрать у врага захваченные им предприятия. А если мы их уничтожим, тогда что? Что нам даст возвращение нашей территории? Вы тоже не совсем правы, Николай Емельянович!

Сергеев (круто меняет разговор). Но вы, Павел Петрович, все же высказали интересные мысли. Должен вам признаться, я сам подумывал над этими вопросами.

Талькин. И что же вы решили?

Сергеев. Откровенно говоря, я не пришел еще к какому-нибудь определенному выводу.

Талькин (облегченно вздыхает). Вот подумайте над моими словами, Николай Емельянович! Это очень серьезный вопрос. Взгляните: вот плотина нашей станции, вон сама станция вдали сверкает огнями. Какая красота! Какая мощь! И вдруг все это взрывать? Нонсенс! Непонятно!

Сергеев. Конечно, тяжело! Мысль об этом не укладывается в моей голове.

Талькин. Николай Емельянович! Еще один вопрос. Вы любите Бориса?

Сергеев. Это к чему?

Талькин. Могли бы вы... убить Бориса... собственноручно?

Сергеев. Убить Бориса? Я не понимаю, Павел Петрович, как можете вы... даже произносить такие слова... Что с вами?

Талькин. Но ведь станция-то, Николай Емельянович, это же ваше детище, ваш ребенок! Вы ее создали. Подумайте!

Сергеев (растерянно). Николай Павлович...

Слева доносится окрик: «Стой! Стой!» Раздается выстрел. Талькин вздрагивает, невольно пятится. Справа с плотины выходит часовой, держа винтовку наготове.

Сергеев. Что случилось? Может быть, с Суровцевым?

Бежит Суровцев.

Суровцев. Вы слышали? (Прислушивается.) Тихо! Значит, захватили.

Два чекиста ведут Сойкина.

Чекист. Вот, товарищ Суровцев, изловили. Он утверждает, что хотел встретиться здесь с товарищем Сергеевым.

Сергеев. Со мной?

Чекист. Да, с вами!

Сергеев. Я не знаю его.

Суровцев. Ты кто такой? Документы есть?

Сойкин. Есть. (Достает документы.) Немцы подходили к нашему району, вот я и ушел. Получил расчет в правлении колхоза и выехал. Хочу ехать в Краснодарский край. Там у меня родственники. Вот правление нашего колхоза все это удостоверяет.

Суровцев. У немцев был?

Сойкин. Не довелось, к счастью, их видеть.

Суровцев. Врешь! Краснолучский район занят немцами.

Сойкин. Не знаю, товарищ начальник, когда я был там, немцев еще не было. Может быть, после моего ухода они заняли район? Это другое дело.

Суровцев. Допустим! Но с какой целью вы хотели видеть товарища Сергеева?

Сойкин. Видите ли, я знаком с его сыном.

Сергеев. Борисом?

Суровцев. Николай Емельянович, прошу! Так, значит, вы знали Бориса Сергеева? Ну, и что ж из этого?

Сойкин. Лейтенант танковых войск Борис Сергеев стоял со своими танками в нашем селе. Узнав, что я еду в тыл и буду проезжать мимо электростанции номер шесть, он просил меня зайти к его отцу. «Зайди, — говорит, — не пожалеешь. Расскажи дома, как я живу». Я и хотел сегодня это сделать. А вы меня задержали. (Наглеет.) Просто непонятно, товарищ начальник. Документы у меня, как видите, в порядке, товарищ Борис меня знает. Я столько о нем папаше могу рассказать, а меня вы держите, словно невесть какого крупного бандита поймали.

Сергеев (в волнении). Андрей Андреевич, я полагаю, здесь недоразумение. Его же Борис знает!

Талькин. Да, по-моему, дело совершенно ясное.

Суровцев. Но почему вы вдруг так поздно, в двенадцатом часу ночи, решили «сделать визит» товарищу Сергееву?

Сойкин. Мой поезд на Ростов идет в два часа ночи. Я хотел уехать сегодня же и потому решил, несмотря на позднее время, сделать, как вы говорите, «визит» товарищу Сергееву. Уж очень меня просил товарищ Борис навестить папашу.

Суровцев. Когда вы приехали сюда?

Сойкин. Сегодня днем приехал в город. К вечеру добрался сюда.

Сергеев. Вот видишь! Он, наверное, не тот, кого ты ищешь.

Талькин (равнодушно). Дело ясное!

Чекист. Но почему вы шли из рощи, а не по дороге, и почему вы побежали, когда я крикнул вам: «Стой»?

Сойкин. Я заблудился. Я же не знаю ваших дорог. Попал в рощу. Когда вы крикнули: «Стой!», я вначале испугался, думал — грабители, и потому побежал. Но как только вы выстрелили, я сразу остановился. Оружия со мной нет, защищаться нечем. Пусть, думаю, грабят, лишь бы жизнь спасти. К тому же, вы видите, нога у меня попорчена. Вы подошли, увидел я родные петлицы НКВД и сразу успокоился. Ясно?

Сергеев. Андрей Андреевич! По-моему, ясно! Как же ты решаешь?

Суровцев (подумав, решительно). Вот что, ребята, вы его отведите в отделение, там разберемся и решим. Вернее будет! Мне не все ясно в этом деле.

Сойкин. Напрасно себя затрудняете, товарищ начальник.

Суровцев. Ничего, дело наше такое. Ведите!

Чекисты уводят Сойкина.

Суровцев. А ты, Николай Емельянович, не обижайся. Понимаю тебя, хочется тебе о сыне узнать, но потерпи немного. Проверим и, если все будет в порядке, доставим тебе этого Сойкина прямо на квартиру. Разговаривай с ним хоть целую ночь до утра. Война! Надо быть бдительным. Ну, я тоже пошел в отделение. (Уходит.)