Елена Прудникова - Стратегия Победы

Борис. Сволочи, удрали! Ребята, за ними!

Партизаны бегут в боковую дверь.

Борис. А это кто? (Подходит к Сойкину, приподнимает его, тот делает вид, что приходит в себя.) Что с вами? Кто вы такой?

Сойкин (слабым голосом). Наши! Родные мои! Ох! Чуть не убили немцы проклятые!

Борис (сажает его на стул). Что с вами было? Кто вы такой?

Сойкин. Я агроном колхоза, Сойкин Михаил. Когда немцы налетели, мы здесь втроем дела в порядок приводили: я, наш председатель Рынзин и бухгалтер Коваль. Схватили нас, стали допрашивать. Мы молчали. Расстреляли Рынзина. Во дворе лежит, видали? Потом Коваля тоже убили. Принялись за меня. Сейчас, говорят, тебя расстреляем, русская морда, если молчать будешь. Офицер как хлопнет меня по лицу, так я сразу свалился. Видите, синяк под глазом. Тут как раз вы подоспели.

Входят партизаны.

Партизан. Двух кокнули, товарищ Сергеев, а офицер с солдатом удрали. Успел за амбары забежать, сукин сын! Здорово, Сойкин! Помяли тебя, видимо, немцы малость? Это наш агроном, товарищ Сергеев. Ну, мы пойдем по селу, посмотрим.

Уходят.

Сойкин. Товарищ лейтенант! Ваша фамилия Сергеев? Уж не сын ли вы директора электростанции номер шесть?

Борис. Сын. А что? Вы знаете моего отца?

Сойкин. Видать не видал, а слышал много. Говорят, крупный специалист, конструктор! А как, простите, звать вас? Уж очень я доволен, что спас меня сын товарища Сергеева!

Борис. Борис! Борис Николаевич!

Сойкин. Большое вам спасибо, Борис Николаевич, век не забуду вас. Не будь вас, лежал бы я сейчас с дыркой в голове, как бедные Рынзин и Коваль!

Борис. Пустяки! Мы недалеко тут стояли, как прибежали ваши колхозники, говорят: «У нас в селе немцы зверствуют». — «Сколько их?» — спрашиваю. «Немного, — говорят, — человек двадцать наберется». Спросил разрешения у своего начальства и двинулся на своем танке. Ваши дорогу показывали.

Входит партизан с Санькой.

Партизан (гневно). Ну и изверги! Ну и мерзавцы! Часа не пробыли здесь, а такое натворили, что жуть берет. Расскажи, Санька, товарищу командиру, как было дело.

Санька (дрожит всем телом). Батьки дома нет. Он в Красну Армию ушел. Я с мамкой и дедушкой живу. Наша хата с краю села стоит. Пришли немцы, прямо к нам в хату. Трое зашли. А дедушка старый у нас, плохо слышит, почти слепой. Немцы его что-то спрашивают, а он молчит. Один немец его по голове стукнул ручным пулеметом. Дедушка упал лицом вниз, не пикнул. Тут мамка говорит, тихо так: «За что старика обижаете? Совести у вас нет!» А немец... мамку-то... штыком... в живот... (Всхлипывает.)

Борис. Звери!

Санька. Я закричал: «Мамка!» Немец на меня. Я у двери стоял, выскочил, побежал на огород, спрятался. Вскорости Нила прибегает.

Борис. Кто это Нила?

Санька. Дочка нашего председателя колхоза.

Сойкин во время этого рассказа незаметно отступает к боковой двери и скрывается. Входят Нила, партизаны и группа колхозников, женщин и стариков.

Санька. Вот Нила сама пришла.

Нила (бледная, губы сурово сжаты, говорит твердо). Сойкина нет здесь? Удрал, мерзавец! Товарищ командир, убили у меня бандиты отца и мать. Сойкин их выдал.

Борис. Ваш агроном? (Осматривается.)

Санька. Он только что, дяденька, через эту дверь вышел!

Борис. Ребята, за ним!

Партизаны и часть женщин бегут в боковую дверь.

Борис. Верно ты говоришь, девушка?

Нила. Уж я знаю, что говорю, товарищ командир! Сойкин слышал, как отец говорил мне, что уходит в Зеленую балку. Потом с немецкими солдатами ходил на огород, дорогу показывал. Сама видела.

Колхозница. Беспременно он выдал, товарищ командир. Как собирали нас на митинг, так германский офицер этого Сойкина начальником колхоза назначил. Так и говорил: кто его, Сойкина, слухать не будет, расстреляю, говорит!

Из группы колхозников возгласы: «Правильно!», «Продался он немцам», «Известно, из кулаков».

Борис. Ах, сукин сын, обвел вокруг пальца! Ничего, девушка, поймаем, душу из предателя вынем!

Партизаны возвращаются.

Партизан. Ушел! Надо организовать поиски.

Нила. Я с вами, родненькие! Дайте мне только винтовку. Я стрелять умею, сами знаете! Все равно, некуда мне податься. (Просительно.) Дядя Антон!

Партизан (дает немецкую винтовку). Получай, Нила! Нет у тебя теперь отца-матери, так мне дочкой будешь!

Нила. Спасибо, дядя Антон! Клянусь вот перед товарищем Сталиным (смотрит на портрет), буду мстить за отца, за мать, за нашу родину без пощады!

Борис. Молодец, девушка! Идемте, товарищи!

Занавес

Вечер. Водохранилище ГЭС. Направо начало уходящей в даль плотины с подъемниками для щитов. Тихая гладь огромного озера, посеребренная луной. На берегу, в изломах бугорков, несколько больших деревьев. Под ними скамья. На плотине — цепь огней. Вдали огни поселка. Слышен глухой шум сбрасываемой с плотины воды. На скамье Павел с гармонией. Около него на земле сидят и лежат два парня и три девушки. Они шепчутся. Иногда слышен сдержанный смех. Павел играет тихо что-то очень мелодическое, с переборами и вариациями. Справа от плотины вышел часовой охраны с винтовкой, постоял немного, послушал музыку и ушел обратно на плотину.

Павел (громко сдвигает гармонь, внезапно обрывая мелодию. Встает). Пошли, ребята! Поздно уже.

Все встают, медленно двигаются налево. За ними идет Павел, снова начавший играть. Навстречу выходят Шурочка и Нина.

Павел (радостно-удивленно). Александра Николаевна? Добрый вечер! Гуляете?

Шурочка. Здравствуйте, Павел! Вышли погулять. Ночь душная в поселке, а здесь, у озера, прохладой веет. Спать что-то не хочется. Вы куда, домой?

Павел. Да, собственно говоря, нет. Рано еще!

Шурочка. Тогда сыграйте нам что-нибудь. Такое, чтобы за душу хватало!

Павел. Александра Николаевна! Я всегда...

Идут обратно. Шурочка и Нина садятся на скамью. Павел устраивается на бугорке около них, берет несколько аккордов, потом начинает играть. Молчание.

Шурочка. Когда вы играете, Павлуша, вы совсем другим человеком кажетесь.

Павел. Эх, Александра Николаевна, когда бы можно было всю жизнь заместо слов музыкой разговаривать! Люблю я музыку, Александра Николаевна.

Шурочка. Это хорошо, Павлуша!

Павел. А вот товарищ Волошин все меня попрекает: война, говорит, люди, можно сказать, с жизнью расстаются, а ты, говорит, на гармонии антимонии разводишь.

Шурочка. Шутит, наверное.

Павел. А я так полагаю, Александра Николаевна, что музыка — это же не только веселье. Музыкой что хочешь сказать можно! (Начинает играть.)

Шурочка и Нина слушают.

Нина. Сидим мы здесь, музыку слушаем, а как подумаешь, что на фронте делается, — сердце сжимается! Люди гибнут, хорошие... Кровь льется. Стыдно становится за себя. Знаешь, я хочу... в партизаны идти, в тыл к немцам. Стрелять я умею...