Елена Прудникова - Стратегия Победы

Для пэвэошников дается распоряжение пока обходиться своими силами, без приписного состава из военкоматов. Т. е. читаться это должно примерно так: «ПВО(также) привести в боевую готовность(но) без дополнительного подъёма приписного состава"(т. е. пока обходиться теми, кто есть), „подготовить все мероприятия по затемнению городов»(но пока не затемнять).

И самое главное, пункт д): «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». Видимо, директивы, или распоряжения от 18 июня были очень подробными, с массой ограничений. Ведь степень боевой готовности может и понижаться в войсках, если снизится степень угрозы. Поэтому в Директиве № 1 и идут оговорки — а вдруг обойдется. Т. е. Директивой № 1 от 21.06.41 округа также ещё не приводятся в „полную боевую готовность“ на 100 %, чтобы была возможность остановить процесс, отыграть назад войну. Вдруг Гитлер еще раз передумает? Хотя у Гитлера времени на лето 41-го больше не оставалось, и Сталин это понимал [99] .

(Вообще-то, насчет того что отдельные части не только лихо отразили первый удар, но и смогли сами перейти в контрнаступление и выйти на немецкую территорию, всё просто. Это возможно только в том случае, если войска уже заняли боевые порядки и изготовились к обороне и возможному контрудару заранее, за несколько дней до нападения противника. А это возможно не по личной „инициативе" отдельных командиров, „смелых“ до безобразия и „не побоявшихся“ назло Сталину-„перестраховщику“, поднять „свои части по тревоге")»...

Ну, так уже понятнее. Хотя вопрос с подлинностью директивы все равно остается открытым.

Как бессонный Жуков будил спящего Сталина

И, наконец, есть в мемуарах совершенно замечательный пассаж о том, как Жуков звонил Сталину на дачу.

«В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города.

Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).

- Кто говорит?

- Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

- Что? Сейчас?! — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.

- Будите немедля: немцы бомбят наши города, началась война.

Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:

- Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И. В. Сталин».

Это просто дивно по историческим соответствиям. Особенно хорош начальник правительственной охраны генерал Власик, ночующий на сталинской даче и самолично бегающий по ночам к телефону вместо дежурного на узле связи. Но читаем дальше:

«Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И. В. Сталин молчит. Слышу лишь его тяжелое дыхание.

- Вы меня поняли?

Опять молчание.

- Будут ли указания? — настаиваю я.

Наконец, как будто очнувшись, И. В. Сталин спросил:

- Где нарком?

- Говорит по ВЧ с Киевским округом.

- Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро...»

Интересно, с какой стати Жуков должен был давать указания сталинскому помощнику Поскребышеву, который ему не подчинялся? Почему этого не мог сделать сам Сталин или, на худой конец, все равно уже проснувшийся Власик? Но это мелочи.

«В 4 часа 30 минут утра мы с С. К. Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет».

Если предыдущий день весь по времени приблизительный, ни одно событие не указано точно, то здесь вдруг точность невероятная. Спустя столько лет помнить дату начала совещания! Впрочем, все равно пальцем в небо: согласно журналу, Тимошенко и Жуков приехали к Сталину в 5.45. Кроме них, тогда же у Сталина появились Мехлис, один член Политбюро и один кандидат — Молотов и Берия (а Маленкова, упомянутого в проекте доклада, не было). Зачем понадобилось сдвигать время? О, это важно для сюжета!

«И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку.

Мы доложили обстановку. И. В. Сталин недоумевающе сказал:

- Не провокация ли это немецких генералов? (эхо после директивы- то! — Е. П.)

- Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация... — ответил С. К. Тимошенко.

- Если нужно организовать провокацию, — сказал И. В. Сталин, — то немецкие генералы бомбят и свои города... — И, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом. ("Какая прелесть! — Е. П.)

- Надо срочно позвонить в германское посольство, — обратился он к В. М. Молотову.

В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.

Принять посла было поручено В. М. Молотову.

Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н. Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.

Мы тут же просили И. В. Сталина дать войскам приказ немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.

- Подождем возвращения Молотова, — ответил он. Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов:

- Германское правительство объявило нам войну».

Теперь понятно, зачем потребовался перенос совещания на 4.30.? Журнал посетителей сталинского кабинета во время опубликования мемуаров был засекречен, но тот факт, что германский посол передал заявление об объявлении войны в 5.30 (то есть за 15 минут до начала реального заседания в сталинском кабинете), был широко известен. И если так, то пропадает весь драматизм образа Сталина, упорно, вопреки фактам, не верящего в немецкое нападение. А каков образ-то!

Перейдем теперь от сказок к реальности. Что на самом деле происходило вечером 21 июня и в ночь на 22-е?

21 июня нарком иностранных дел Молотов виделся с послом Германии в СССР Шуленбургом. Формально — чтобы обсудить вопрос о нарушениях границы германскими самолетами, фактически — попытаться выяснить хоть что-нибудь относительно начала войны.