Елена Прудникова - Стратегия Победы

С тем, кто из членов правительства курировал какую оборонную отрасль, разобраться непросто. Например, считается, что за производство вооружений в начале войны отвечал председатель Госплана Вознесенский, а к Берии оно отошло лишь 4 февраля 1942 года. Однако вот какие воспоминания оставил В. Н. Новиков, бывший замнаркома вооружений (наркомом во время войны был Д. Ф. Устинов).

«Помнится, в конце июля 1941 г. Берия проводил совещание. Мы с Д. Ф. Устиновым были приглашены по поводу необходимости резкого увеличения выпуска винтовок. Сидели от Берии сбоку, шагах в семи-восьми. Производил он впечатление человека решительного. Лицо широкое, бритое, холеное с бледным оттенком, очки-пенсне. Волосы темные, лысина. На руках кольца [169] . По виду национальность понять трудно.

Вопрос к нам:

— Товарищ Устинов, когда вы по Ижевску выйдете на выпуск пяти тысяч винтовок в сутки?

Дмитрий Федорович попросил, чтобы по этому вопросу доложил его заместитель — Новиков, который еще недавно был директором этого завода и меньше месяца как переведен в Москву.

Я встал и доложил, что для достижения такого уровня потребуется не менее семи-восьми месяцев, так как сейчас выпускают порядка двух тысяч винтовок в сутки.

Берия нахмурился:

— Что же вы, товарищ Новиков, не знаете, что на фронте одних убивают или ранят, а другие ждут освободившиеся винтовки, а вы — семь месяцев... Это не годится, надо уложиться в три месяца. Вы завод знаете, кто еще может нам помочь?

Я ответил, что при любых условиях уложиться в назначенный срок невозможно...»

Интересно, в каком качестве здесь выступает Берия, если курировал отрасль Вознесенский, председателем Совнаркома был Сталин, а его заместителем по ГКО и бывшим предсовнаркома — Молотов?

Кстати, любопытно и продолжение этой истории:

«...Создали комиссию из двух заместителей председателя Госплана В. В. Кузнецова и П. И. Кирпичникова и меня. Срок — два дня. Дать предложения, как выйти на пять тысяч винтовок в сутки за три месяца.

Сидели мы двое суток, почти не уезжая домой. Говорили с заводами, с главком и так далее, придумать ничего не могли. Кузнецов и Кирпичников склонялись согласиться с трехмесячным сроком. Я отказался подписать бумагу, ссылаясь на нереальность такого решения. Документ ушел с пометкой „т. Новиков от подписи отказался“.

Опять мы на докладе у Берии, опять полный кабинет народа, включая наркомов не только оборонных отраслей, но и других.

Дошла очередь до нашего вопроса. Берия читает бумагу. Обращаясь к Кузнецову, спрашивает, почему нет подписи Новикова?

Василий Васильевич отвечает, что Новиков считает сроки нереальными.

Тогда Берия ко мне довольно сердито:

— Какой срок ставить, товарищ Новиков?

Я еще раз подтвердил, что минимальный срок — это семь с натяжкой месяцев. Берия сплюнул в сторону, выругался и сказал:

—Принять предложение Новикова.

На этом инцидент был исчерпан».

Что интересно, так это полное отсутствие у Новикова страха перед всесильным «наркомом страха». Конец июля 1941 года, нервы у всех на пределе, чуть что — могут обвинить в саботаже со всеми вытекающими, а Новиков упрямо стоит на своем. Создается впечатление, что он прекрасно знает: Берия — компетентный человек, способный разобраться, где саботаж или неумение, а где техническая невозможность. То есть, что значит: «создается впечатление»? Разумеется, он прекрасно это знал, потому и не боялся.

Но самое главное, что следует из этих воспоминаний, — то, что в июле 1941-го Берия курировал работу Новикова. Либо в историю вкралась ошибка, и вооружениями занимался не Вознесенский, а Берия, либо он курировал это производство в каком-то ином качестве. Ответственный за перебазирование предприятий? Или, может быть, председатель ВПК?

А в каком качестве выступает Берия в описанной Ковалевым разборке между ним, Кагановичем и маршалом Куликом? Вот уж транспортом-то он никогда не занимался! Или еще в одной, относящейся уже к 1943 году?

«Донской фронт... 2 февраля 1943 г. закончил ликвидацию окруженной под Сталинградом вражеской группировки... Ставка решила перебросить освободившиеся соединения к Курску для продолжения наступления. Задание срочное. Для его выполнения потребуется около 900 воинских поездов. Товарищи из Наркомата путей сообщения уверили, что порожняк уже на месте, в районе погрузки севернее Сталинграда... Однако оттуда докладывает мне начальник военных сообщений фронта генерал В. И. Дмитриев: ни один эшелон под погрузку войск не подан. Звоню Хрулеву (в описываемое время генерал Хрулев был наркомом путей сообщения. — Е. П.), тот отвечает:

— У тебя такой доклад. А у меня другой. Мне доложили, что эшелоны поданы, а войск на станции погрузки нет.

Странно, не правда ли? Это же не фронт, где иногда не разберешься в обстановке. Это глубокий тыл. Дмитриеву я верю безусловно, знаю его давно как пунктуального и правдивого товарища. Связываюсь с ним: „Поезжай сам, посмотри". Отвечает: „Еду по всем станциям погрузки".

Пока объехал, разыскивая порожняк, все шесть станций, пока убедился, что ничего нет, прошло время. Звоню Хрулеву, и опять пустая трата времени. Я ему: „Нет порожняка". Он мне: „Есть порожняк". Пришлось разыскивать по телефону командующего фронтом К. К. Рокоссовского. Он сказал, что вместе с Дмитриевым они, поделив станции погрузки, буквально обыскали их. Порожняка нет. Стоят кое-где вагоны с военно-снабженческими грузами, не использованными в минувшей операции. Но их мало. Кроме того, нужны платформы для погрузки артиллерии и танков.

Бесплодные разговоры и переговоры на несколько суток задержали перевозку войск Центрального фронта. Я был вынужден доложить Сталину. „Хорошо!“ — сказал он и повесил трубку. Через час позвонил Берия, сказал: „Слушай, приезжай ко мне, будем разбираться". Еду на Лубянку. В кабинете Берии сидит Хрулев, его заместитель по Наркомату путей сообщения Герман Ковалев и еще товарищи. Берия дал слово Хрулеву. Андрей Васильевич стал упрекать нашу службу в неправдивой информации. Тогда я попросил Берию связать нас с командующим фронта Рокоссовским. Он быстро связал, и Рокоссовский, а после него и Дмитриев с другой станции, повторили, что эшелонов нет, а груженые вагоны, на которые ссылается Хрулев, не приспособлены для перевозки войск. На дворе февраль, а печек в вагонах нет. Да и вообще дыра на дыре. Поморозим солдат.

Но Хрулев уперся и ни с места. Это, говорит, неправда. Они, говорит, вполне могут сами выгрузить вагоны и погрузить в них солдат. Тогда Берия сказал: „Слушай, выйдем в ту комнату". Что они там говорили, не знаю, но Андрей Васильевич вышел оттуда бледный и молча нас покинул. Я уехал в НКПС вместе с начальником Главного управления движения Г. В. Ковалевым и не ушел от него, пока не подали порожняк для войск Рокоссовского, и войска начали погрузку» [170] .