Ефим Друц - Волки

И ответил Митя старику, что нет в его душе жажды жизни, которая была в ней когда-то, а старик только усмехнулся:

— Жизнь недовольна тобой. Ты не всегда идешь туда, куда она зовет тебя.

— Так это не моя вина, — возразил Митя.

— Чья же?

— Откуда мне знать?

— Не спорь с тем, кто над нами.

— Для этого у меня нет сил, — ответил Митя.

— Когда будет так, как сказал ты, — вымолвил старик, — ты умрешь!..

— Мы скорбим о будущем, а оно и знать нас не желает. Оно безразлично ко всему. Я просто живу. Почему я живу?

— Многие бы хотели узнать об этом. Ты спишь, а те, о которых ты забыл в эти минуты, проживают жизнь без тебя, без твоего участия в ней. И даже не думают о тебе.

— Мне безразлично это…

— Себя нельзя обмануть, — усмехнулся старик, — с собой можно играть, но обмануть себя невозможно.

— Ты прав, — согласился Митя, — я тоже чувствую это.

И сразу же зазвучала в душе его музыка, и он услышал, как чей-то голос запел:

Музыка смолкла, и перед Митей снова возник старик, и Митя услышал:

— Мы говорим на разных языках!

Седой пребывал в плохом настроении. Рана почти не беспокоила его, и отсиживаться на «хазе» ему до смерти надоело. Возле Седого были Леха и Костолом, давно знакомые друг с другом. Седой молчал, молчали и его подельники, ожидая, когда заговорит старший. Погода за окном была премерзкая: вторые сутки подряд лил проливной дождь, и не было никакого просвета. На душе у Седого было так же, как и за окном, — сплошная пелена из дождя. И — пустота, необъяснимая пустота, от которой, глядя на лицо Седого, становилось страшно и Лехе и Костолому. В такие минуты удержу Седому не было, и даже Костолом, не боящийся ничего на свете, изредка поглядывая на Седого, вздрагивал. Наконец Седой заговорил:

— Угрохали цыгане Батю.

— При чем здесь цыгане? — засомневался Костолом. — Сам он помер.

— Дурак ты, это они его расстроили. А ведь Батя мне много добра в жизни сделал. Жалко мне его. Надо посчитаться с цыганами.

— Кого хоронить-то? — спросил Костолом таким голосом, что даже Леха рассмеялся.

Улыбнулся и Седой.

— Сразу хоронить! — покачал головой Седой. — Всех не перехоронишь. Тут мозги нужны. И если считаться с цыганами, то так, чтобы они заикали и закашляли. Знаю я, что они на наркоте большие бабки имеют. — Седой кивнул Лехе в знак того, что и тот в курсе событий. — Скоро «товар» должны получить на Казанском вокзале. Из Ташкента придет через неделю. «Товару» там на сто тысяч баксов. Надо эту наркоту взять. Пусть цыганк и побегают, повертятся.

— Точно знаешь? — заинтересовался Леха.

— Такими делами не шучу, — ответил Седой.

— Пришьем всех, и дело с концом, — вмешался Костолом.

— Дурак, — отозвался Седой, — на кой они нам нужны, нам «товар» нужен. Не трупы, а «товар».

— Ладно тебе, что я не понимаю? — угрюмо сказал Костолом. — Кто из цыган пойдет за «товаром»?

— Сказали мне, что пойдет Пернатый, а с ним еще кто-нибудь.

— Пернатого я знаю. Видел. Помню, — кивнул Костолом.

— Митю не встречал, Леха? — полюбопытствовал Седой.

— На квартире у этой бабы, как ее, Алины, что ли, — начал Леха, — большая заваруха была. Ментов поугробили. Но Митя ушел. И пацана там пришили. В темноте. В общем, забеспокоились менты. Слишком много у них забот. Но это и для нас не очень-то хорошо. Настороже будут. Сеть раскинут. А при таком раскладе можно и вляпаться…

— На рожон не лезьте. У нас свои заботы, у них — свои, — оборвал его Седой. — Возьмете «товар» и на «дно». А там посмотрим, что цыгане делать станут? И мы с наваром, и у цыган голова заболит.

— Большой шум будет, — вмешался Костолом.

— Тебе-то что? — усмехнулся Седой. — Каждый за свое платит. А если они напролом пойдут, мы их пушками встретим.

Леха переминался с ноги на ногу, не решаясь сказать что-то очень для него важное. Седой взглянул на него и приказал:

— Ну, что еще? Что тебя тревожит? Говори.

— Понимаешь, Седой, — начал Леха, — с цыганами мы, конечно, посчитаемся, но вот Митя. Болтается он между теми и теми… И как в этом разобраться? А если он встрянет? Как тогда поступить?

— Не влезет он в это дело, не с руки ему. Я так понимаю, — на мгновение замолчав, продолжил Седой, — пацана этого Митя отдал — за жизнь мою беспокоился. И порешил цыганам вместо меня этого сопляка отдать. Конечно, сам он его не трогал, случайная пуля все дело решила. И теперь меня больше трогать не станут. И я бы с ними не вязался, если бы не смерть Бати. А это я им не прощу. В общем, делайте, как я велел. Возьмите «товар» и ждите.

На вокзале «паслись» долго. Караулили. И когда уже совсем потеряли надежду, Костолом, вышедший на улицу покурить, увидел, как из подкатившей машины вылезает Пернатый. Костолом от неожиданности охнул и даже зажал себе рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Пернатый не спеша, вразвалочку двинулся в сторону перрона, за ним пошли еще двое. Один остался в машине. Костолом кинулся к Лехе, скучающему в зале ожидания.

— Явились наконец! — рявкнул он, да так громко, что даже сидящие рядом с Лехой люди испуганно переглянулись.

— Ты чего орешь? — цыкнули на него, но Костолом взглянул так, что у всех дыхание перехватило.

Леха и Костолом побежали к перрону. У одного из вагонов прибывшего поезда они заметили людей, выгружавших большие сумки. Подхватив сумки, цыгане направились в камеру хранения. Леха и Костолом следили за ними. Но когда дело было уже на мази, Пернатый, обернувшись, вдруг заметил Костолома, и, хотя пути их никогда не пересекались, цыган откровенно заволновался. Обернувшись к своему спутнику, молодому парню с плутоватыми глазами, Пернатый сказал:

— Нечисто здесь, оставлять «товар» не будем. Опасно.

— Что делать, Леха? — прошептал Костолом. — Засек он меня, уйдет «товар». Что я Седому скажу?

— Тут и справимся, — ответил Леха.

Костолом в несколько прыжков настиг Пернатого (и откуда только такая прыть взялась?) и с размаху всадил ему нож в горло. Тот и крикнуть не успел. Леха посадил на нож второго, молодого цыгана. Все было кончено в мгновение ока. Костолом и Леха подхватили сумки с «товаром» и направились к выходу. Взяли такси и укатили. Цыган, оставшийся в машине, терпеливо ждал своих приятелей. Их все не было. Он кинулся к перрону, но никого там не застал. Побежал в камеру хранения и — увидел трупы. Цыган побежал к своей машине и помчался на квартиру, где жили рома. Первым он увидел Митю, которому в нескольких словах рассказал о том, что произошло на вокзале.