Ефим Друц - Волки

— Вам цветы нужны? — осведомилась женщина.

Митя на секунду задумался. «А почему бы и нет?» — подумалось ему.

— Дайте букет гвоздик, — попросил Митя.

— Какого цвета?

— Красные. Поярче.

— Выбирайте.

Митя выбрал ярко-красные гвоздики и, поблагодарив, двинулся дальше. На ступенях кинотеатра сидела худенькая девчушка, лет четырнадцати.

— Ты чего здесь сидишь? — спросил Митя. — Делать нечего?

— Ага, — кивнула она. — Просто сижу, и все. Идти некуда и делать нечего.

— Дом-то у тебя есть? — снова спросил Митя.

— Ага, но я туда не хочу. Там — караул!

— Чего там?

— Папаша бушует. Мать бьет, и мне достается. Как он угомонится, я пойду, а то мне ночевать негде.

— Ты не могла бы мне сделать одолжение? — спросил Митя.

— Чего тебе? — буркнула девчонка. — Я не шлюха.

Митя рассмеялся.

— Не то. Заработать хочешь? Деньги-то, небось, нужны.

— Нужны, — согласилась она.

— Я тебе адрес напишу, отнесешь цветы и отдашь — вот и вся работа.

Девчонка оживилась.

— Это я сделаю. Не бойся. Не обману. Я понимаю. Ты влюбленный, что ли?

Митя снова рассмеялся.

— Вроде того. А вообще-то, если честно, хочется человеку сделать приятное. Мне, как и тебе, идти некуда. Холодно мне в городе.

— Что-то мне твое лицо вроде знакомо, — сказала она. — Где-то я тебя видела.

— У ментов на стенде, — неожиданно для самого себя сказал Митя. — Можешь стукнуть, если желаешь.

— Не…е, — протянула она, — я с ментами не якшаюсь. Папаша мой, конечно, сволочь, но как они его пару раз били, чуть ли не до смерти. Еле откачали.

— Так он же мать и тебя избивает…

— Это другое, это наше дело, их не касается, а когда он трезвый, то добрый и все время кается. Оттого она его и терпит. Люди как скоты живут, — заключила она.

— Это верно, — согласился Митя. — Так отнесешь цветы?

— Отнесу.

Митя присел рядом с ней на ступеньки и написал адрес Алины. Потом протянул девчонке цветы и бумажку с адресом.

— А деньги? — напомнила она.

— Извини, — усмехнулся Митя, — чуть не забыл.

Он достал из кармана две смятые бумажки по десять тысяч и протянул девушке.

— Ишь ты, щедрый, — сказала она, — отнесу я твои цветы.

«Все, — подумал Митя, — все мои дела окончились. Пора уезжать из города, здесь большая кровь будет. На жизнь свою мне наплевать, а остальное меня больше не интересует».

— Ты меня подождешь где-нибудь? — поинтересовалась девчонка.

— Нет, я тебе верю, — ответил Митя и, подняв воротник куртки, двинулся дальше. Путь его был бессмысленным и спокойным. Никто его не ждал, и спешить ему было некуда…

Резкий звонок поднял Алину из кресла, где она читала книгу, и заставил броситься к дверям. Она никого не ждала, но этот звонок, словно вернул ее к жизни, и вдруг подумалось ей, что пришел Валерка. Он был мертв, девушка это знала, но все же какая-то надежда теплилась в ней, и совсем не потому, что Алина его любила, просто ей хотелось, чтобы Валерка был жив. Она открыла дверь и увидела девчонку с огромным букетом гвоздик.

— Вот, просили вам передать цветы и записку.

— Кто просил?

— Какой-то мужчина, я его первый раз в жизни увидела.

Алина хотела еще что-то спросить, но не успела. Быстро передав ей цветы и записку, девчонка побежала вниз по лестнице. Захлопнув дверь, Алина пошла в комнату, поставила цветы в вазу и развернула записку. Там было написано: «Приходи к Дому художника на Крымской площади. Я встречу тебя. Митя». И еще было указано время.

Она стала собираться. Побросала в сумочку нужные и ненужные мелочи, накинула куртку и выбежала. Времени до встречи оставалось совсем немного. Она бежала по улице, не обращая внимания на то, что делается вокруг, и, конечно же, не могла видеть, что за ней следом идет какой-то человек. Ильин решил на всякий случай приглядеть за ней. Может, повезет и девушка выведет его на Митю или на Седого. И опер не ошибся. Выскочив из подземного перехода, Алина свернула в ближайший переулок, ведущий к набережной. До Дома художника оставалось совсем немного. Но там никого не оказалось. Не было Мити и рядом. Алина растерянно озиралась по сторонам. И вдруг неожиданная мысль поразила ее: «А ведь я совершила глупость. Я не должна была сразу идти сюда, надо было попетлять немного. За мной наверняка приглядывают…» Но было уже поздно… Неожиданно ко входу подкатила машина. В ней был Митя. Он чуть приоткрыл дверцу — Алина нырнула внутрь салона. Машина резко рванулась с места и помчалась к мосту.

— Митя! — Алина вскрикнула, но он, прижав палец к губам, глазами указал на человека, сидящего за рулем.

— Потом поговорим, — сказал он.

— Куда едем? — спросил шофер.

— Довези нас до Комсомольской, до трех вокзалов…

— Понял, — коротко ответил тот, и больше они ни о чем не говорили…

Они сидели в загородном ресторане и молчали, только пили вино и не отрываясь смотрели друг на друга.

— Я думала, тебя в городе нет, — сказала Алина.

— Улажу одно дело и сразу же уеду, — уточнил Митя. — Ты-то как?

— Ничего, — ответила она. — Слишком много событий, не привыкла. Вот и Валерка умер. Жаль.

— Сам виноват, не надо было встревать в мужские дела.

— Что об этом говорить? — махнула рукой Алина. — Поздно уже, нет его и не будет.

— Тебе его жалко?

— Человек все-таки.

— Он не успел стать человеком, — не согласился Митя. — Нянька ему нужна была, а ты его бросила.

— Ради тебя, Митя, — ответила она. — Что же ты меня упрекаешь?

— Я тебя не упрекаю, просто говорю. За человеческую жизнь отвечать надо, а вы все очень легко на это смотрите. Сегодня — так, а завтра — иначе. А как другому от этого, вас не касается.

— Ты позвал меня сюда, чтобы сказать это?

— Ладно, не сердись. За тобой приглядывают, хотят на меня или на Седого выйти, так что будь осторожнее.

— Мне-то что? Я ни в каких делах не замешана.

— Вот, — усмехнулся Митя, — опять отстраняешься. Говорю: будь осторожнее.

Зазвучала музыка. Тихий мужской голос вывел слова песни:

И песню подхватили женские голоса, словно на крыльях подняли и понесли печальную мелодию:

— Красивая песня, — сказал Митя, — тебе нравится?

— Слишком красивая, — ответила она, — в ней мало правды, а жизнь проще…

Она хотела добавить что-то, но Митя перебил ее:

— Зря ты так: проще не проще, есть два человека — и это все! А если их нет, то тоска смертная и горе воет.