Ефим Друц - Волки

— Я тебе не братан, — глухо сказал Митя, — и тыкать мне не надо. Пришел выпить и закусить, да заодно и поговорить кое о чем.

— Ты из ментов? — поинтересовался долговязый. — Новый? Остальных-то я знаю, заходят.

— Угадал, — усмехнулся Митя, — из самых что ни на есть ментов. — Он достал пистолет и положил его на стойку бара.

— Кто девчонку зарезал, знаешь? — тихо спросил Митя.

— Откуда мне знать? — ничуть не испугавшись, ответил долговязый. — Ты пушку-то убери, этих игрушек и у нас полно. Что зря стращать?

Поверх головы долговязого глухо хлопнул выстрел, и тот вздрогнул.

— Шутить изволишь? — крикнул долговязый.

— Какие уж там шутки?! Жить-то, небось, хочешь? Говори, — приказал Митя.

Дверь распахнулась, и вошли двое. Тот, что был впереди, как будто пританцовывал. Вошедшие, казалось, мгновенно оценили обстановку.

— Шум здесь какой-то? — спросил первый.

— Одно беспокойство, отдохнуть не дают, — поддакнул ему второй, и в тот же момент Митя, почувствовав опасность, резко наклонился в сторону. Направленный в его сторону нож пролетел мимо.

Еще мгновение, и эти двое были бы покойниками, но, к удивлению своему, в одном из них Митя узнал Сыча, старинного кореша Седого. Лет двадцать он не видел его. Тот сильно изменился, постарел, осунулся.

— Батюшки, Сыч! — вскричал Митя. — Чуть было не похоронил тебя. Вот это встреча!

— Митя! — подскочил Сыч. — Ты? Не узнал. С пальбы встреча началась. Хорошая примета.

Они похлопали друг друга по плечам и уселись за стол.

— Ты где пропадаешь? Слышал я о твоих делах, слышал, да вот самого все видеть не доводилось.

— Сейчас люди редко встречаются, жизнь такая, — усмехнулся Митя, — разбежались все.

— А тебя ведь менты шукают, — сказал Сыч, — а ты разгуливаешь. Не боишься? Когда-то ты другим был и в такие дела не лез.

— Давно это было, я уж и позабыл, — нехотя произнес Митя. — Скажи, Сыч, кто руки измарал в крови Алины.

— Ну, брат, ты меня удивляешь, не мои это дела. Слышал кое-что, но это домыслы. А за домыслы отвечать никто не хочет.

— С тебя ответа не требуют, — сказал Митя, — но все же уважил бы, ради памяти Седого.

— Знаю я, Митя, что твоя она была, да только не резон мне лезть в это. Хочу еще немного пожить. А ты с цыганами гуляешь?

Митя не ответил. К столику подошел долговязый.

— Ошибка вышла, — сказал он. — Темно. Кто в темноте не ошибется?! Подумали, она ментам хотела Седого сдать.

— Кто подумал? — спросил Митя.

— Он такой, — вмешался Сыч, — теперь не отстанет.

— Вот что, — сказал Митя, — у кого-то там ошибка вышла, и я не хочу, чтобы другие за это платили. Как бы и мне не ошибиться! Тогда опять круговая свалка пойдет, и конца этому не будет.

— Не видели мы ничего, Митя, — сказал Сыч. — Может, кто и сболтнет, сразу скажем.

— Ты кого-то ждешь, Сыч? — неожиданно спросил Митя, почувствовав что тот посматривает на часы.

Сыч беспокойно заерзал на стуле.

— Шел бы ты, Митя, от греха, а то, не ровен час, беда будет.

— Посижу, — ответил Митя, — в тепле побуду, согреюсь.

И тут в бар вошли цыгане. Было отчего рассмеяться, и Митя едва сдержался. Сыч и его спутник вскочили и начали торопливо прощаться.

— Будь здоров, Митя. Скоро свидимся.

— Погоди, — удержал его Митя. — Выпьем по маленькой.

— Некогда мне.

Цыгане приветствовали Митю кивками и уселись за одним из столиков. Они потребовали шампанского и водки и начали шумно разговаривать между собой. Долговязый повернулся и пошел в другую комнату. Он говорил по телефону.

— Хан вышел?..

Митя сразу понял, что это именно тот, кто ему нужен, и скоро он будет здесь. И еще понял Митя, что все находятся в руках судьбы: тот пацан, который вечно вертелся возле Седого, юркий и подловатый Хан, и посадил на нож Алину. Круг замкнулся. Когда-то Митя дрался с этим Ханом и крепко побил его, но это было в пору мальчишества. С того времени он его не видел.

— А что, — поинтересовался Митя, — Хан «в законе»?

Сыч вздрогнул.

— Я тебе ничего не говорил, Митя.

Цыгане за своим столом словно бы ничего не замечали, лишь изредка поглядывая в Митину сторону. Напряжение нарастало. В душе у Мити творилось что-то невообразимое. Цепочка последних событий его жизни, вся сотканная из непрерывного действия — кровавых разборок и преследований, словно фильм, прокручивалась перед ним. «Сейчас войдет Хан, — подумал Митя, — и я спрошу у него, что произошло. Он будет выкручиваться, как это было еще тогда, в далеком детстве. И я пришью его, потому что такие люди, как Хан, не должны ходить по земле, для них человеческая жизнь ничего не значит. И снова прольется кровь, и конца этому не будет, потому что я уже вступил в этот заколдованный круг. Может, не трогать его? Алину уже не вернуть. А жизнь Хана гроша ломаного не стоит. Но почему блатные так спокойны? Значит, и для них жизнь Хана не представляет никакого интереса?»

— Митя, — обратился к нему один из цыган, — ты узнал, кто пришил твою женщину?

И то, что он сказал «женщина», а не «баба», как принято у цыган, свидетельствовало о многом. «Ведь они пришли защитить меня», — подумалось Мите. Следовательно, он все же что-то значит для цыган, если они по-своему беспокоятся за его жизнь.

— Это моя проблема, ромалэ, — ответил Митя, — а вы должны пить шампанское — и только.

Цыгане рассмеялись.

— Молодец, Митя, закоренный ром, — крикнул кто-то из цыган.

Вразвалочку вошел Хан. Он оглядел присутствующих. Увидел цыган, немного попятился, но тут же овладел собой и прошел к стойке. Выпил предложенную ему водку и, повернувшись, оглядел зал.

— Хан, — тихо позвал его Митя, — ты узнаешь меня?

— Кто это зовет меня? — пропел Хан. — Кто-то знакомый?

— Это я, Митя. Не узнаешь?

— Какой такой Митя? Не знаю никакого Мити.

— Смотри-ка, какая память короткая?! Зачем ты убил Алину, Хан? Она что, тебе жить мешала?

— Был у меня знакомый малый, но я его много лет не видел, — сказал Хан, — того малого Митей звали. Но что-то я не помню, чтобы он к нашим делам касание имел.

— Ты мне не ответил, Хан. Зачем тебе понадобилась жизнь Алины?

Вместо ответа, Хан вытащил из кармана пистолет и положил его рядом с собой. Он небрежно оглядел присутствующих, словно говоря им: «Спокойно, не делайте лишних движений», и через плечо бросил женщине за стойкой:

— Налей-ка мне еще водки.

Но не успел выпить. Цыганский нож вонзился ему в горло, и Хан свалился как подкошенный. Блатные не тронулись с места.

— Я бы сам справился с этим делом, — сказал Митя. — Вы, ромалэ, зря потрудились. Пошли отсюда.

Они поднялись и в полном молчании пошли к выходу. Еще через мгновение послышался шум отъезжающей машины…

Жизнь текла на удивление спокойно. Митя даже начал подумывать, что все, происшедшее с ним, просто удивительный сон. И не было никаких страстей и убийств. Но судьба распорядилась по-другому. Однажды утром, проснувшись в доме старой гадалки, Митя вышел на кухню и застал старуху очень обеспокоенной. Было видно, что пхури ожидала его появления. Однако она почему-то не решалась начать разговор. Митя поприветствовал ее и только хотел спросить о самочувствии, как старуха сказала: