Сергей Зацаринный - Венгерская вода

Признаюсь, я тогда не придавал значения всем этим рассказам. Они только усиливали моё тревожное ощущение, что я всё больше углубляюсь в мир мне неведомый и непонятный.

За неделю, что мы добирались с Афона до Константинополя Киприан только и делал, что рассказывал мне о здешней политике. Это лишь немногое, что я запомнил. Меня больше интересовали его рассказы о царстве Джанибека, куда мы направлялись.

Например я узнал, почему его называют Золотая Орда. Это название пришло от самих татар, которые зовут ставку хана Золотой Престол. Это потому, что тот проводит торжественные приёмы в особом походном дворце, представляющем из себя преогромный шатёр, который опирается на столбы, обитые тонким золотом. Сам хан предпочитает кочевой образ жизни, и вся его огромная ставка, вместе с приближёнными, отборным войском и государственными учреждениями всё лето проводит в степи, раскинувшись огромным лагерем, превосходящим по величине любой город. Могущество и богатство его державы сильно пошатнулось после недавней чумы и сама столица сейчас лишь бледная тень некогда процветающего великолепия. Даже сам Джанибек очень редко посещает свой дворец, предпочитая недавно устроенную резиденцию, названую Гюлистаном — городом цветов, где вертит закулисными делами ханша Тайдула, женщина столь же могущественная, сколь таинственная. Она была женой Узбека, отца нынешнего правителя, а теперь забрала в свои нежные, но цепкие руки, едва не все скрытые нити, которые держат в повиновении это великое царство. Говорят, что она благоволит христианам. Во всяком случае, поставленный в прошлом году новый митрополит Руси Алексий получил от неё милостивые пожалования и покровительство.

Разговоров с Мисаилом монах избегал и всё время смотрел на него с подозрением. Мои слова, что тот занимается алхимией и изучением бальзамических составов только усилили недоверие. Кажется, после этого Киприан заподозрил моего спутника ещё и в чернокнижии. Симбу, которого он неизменно называл эфиопом, монах и вовсе явно побаивался.

Только когда мы проходили пролив, отделяющий, как сказал Савва, Европу от Азии, мне стали понятны его слова об опасности плавания в здешних водах. До обоих берегов было буквально рукой подать, а у выхода из пролива виднелась та самая крепость Галлипополь, недавно захваченная турками. Не удивительно, что сунувшийся по этому пути архиепископ Фессалоник угодил к ним в плен.

За наше долгое плавание от Кипра до Афона корабль очень часто приставал к земле. Стоило появиться на горизонте пусть даже небольшому островку, как Савва неизменно находил укромное местечко, где можно было ненадолго встать на якорь и отправиться за водой и свежими припасами. В полной мере я ощутил это только когда мы плыли к Константинополю. Мы не разу не подошли к берегу, хоть он часто оказывался едва не на расстоянии вытянутой руки. К концу пути мне стало понятно и всё благо добавления вина в начавшую протухать воду. Сам я уже никак не мог её пить, не выжав едва не половину лимона. Оставалось лишь удивляться, вспоминая, как удавалось изворотливому Савве за три недели пути с Кипра кормить нас не только свежим мясом, но даже частенько горячим хлебом и зеленью.

Берега Романии веяли опасностью и враждебностью.

Ощущение это усилилось после того, как Мисаил, улучив момент, осторожно предупредил:

— Савва просил передать, чтобы ты держал ухо востро с этим монахом. Что-то вы уж больно спелись. Говорит, что он из той породы, что мягко стелет, да будет жестко спать.

Сам Мисаил за время путешествия сильно сблизился с нашим корабельщиком и проникся к нему доверием. Месяц разговоров за чашей славного королевского вина, пусть и разбавленного водой дал свои плоды. Он даже предложил посвятить этого многоопытного интригана и охотника за тайнами в подробности нашей миссии. В конце концов чем мы рискуем? Савва и так знал о нас слишком много, да и возможностей навредить у него и так было предостаточно.

Выслушав подробности нашего дела, купец, только развёл руками:

— В Сурожское море мне ходить не приходилось. Раз-другой до болгарской Варны и всё. Тамошние дела для меня тёмный лес. Но в Царьграде полно всякого ушлого народа, которые таскают чертей даже из эфиопской задницы (я заметил, что посмотрел он при этом на Киприана, а не на Симбу). Нужно будет у них поспрашивать, — заметив, наши встревоженные лица, успокоил, — Да вы не бойтесь! Сделаю всё — комар носу не подточит. Дело уж больно странное. Сразу и не поймёшь, откуда ноги торчат. То ли из вашего Египта, то ли из Золотой Орды. И генуэзцы посередине.

Судя по всему именно мысль о генуэзцах посередине тревожила его больше всего. Даже в гавани он строго-настрого велел нашему Симбе сидеть в каюте и не высовываться.

— Уж очень вы приметные. Легко отыскать в случае чего. Тот, кто по вашему следу идёт, наверняка будет искать именно по высокому эфиопу. Сейчас бояться нечего. Руку даю на отсечение, что никто раньше нас с Кипра сюда не добрался. Так ведь потом будут след брать. Тут ваш чернокожий истукан очень даже к месту будет.

Даже когда Киприан позвал нас на встречу с тем самым человеком, что в прошлом году плыл с Омаром в Крым, Савва не посчитал излишними дополнительные предосторожности.

Монах покинул корабль, как только мы причалили к одной из Царьградских пристаней. Она была ближе всех к высившемуся над заливом огромному храму. Почему-то здесь было совсем мало судов и все они были небольшими, вроде нашего. Большие корабли стояли на противоположной стороне.

— Галата, — с недоброжелательным почтением указал туда Савва, — Генуэзская крепость. Настоящие хозяева здешних краёв — там.

Сам он, едва Киприан скрылся за поворотом дороги, ведущей к одной из башен стены отгораживавшей город от моря, немедленно отправился следом. Нам же строго-настрого запретил покидать корабль до своего возвращения. Вернулся ближе к полудню изрядно навеселе. Одновременно с посланцем Киприана, сообщившим, что тот ждёт нас возле храма святой Софии. Выслушав его, Савва предложил отправляться немедленно, чтобы успеть вернуться до того, как ворота закроют на ночь. Но сначала попросил забрать у него деньги за ладан, которые он получил по заёмному письму. Мне не терпелось скорее поговорить с человеком, который расскажет про Омара, но купец настойчиво потребовал уединиться с ним в каморке на корме немедленно. Плотно прикрыв дверь, он даже не потянулся за кошелём.

— Говорил я сейчас с одним знающим человеком по вашему делу. Знаешь, что ему сразу показалось странным? Почему это заёмное письмо написано по-арабски? В Золотой Орде этот язык не в ходу. В тех краях все пользуются кипчакским. На нём и говорят и пишут. Государственные бумаги на монгольском. Ну, на то они и государственные — для государевых дел. Смекаешь? Письмо сразу писали не для того, чтобы по нему в Орде деньги получать. С ним там к любому судье пойдёшь — перевод затребуют. Значит сразу собирались деньги в Египте взыскивать.