Мишель Бюсси - Я слишком долго мечтала

– Ах, сеньора, если бы ваши показания могли уберечь других туристов от подобной неосторожности! У нас и так дел по горло, а тут изволь еще нянчиться с иностранцами!

Фло пообещала ему, за нас обеих, что мы больше не будем, она и сама не понимает, что на нас нашло, просто уж больно красивые фрески! Меня она не выдала, не сказала, что я сама потащилась к этому фургону, но я понимала, что подруга сердита на меня. И еще бы ей не сердиться! На шее длинная алая царапина, оставленная ножом, которым ее чуть не зарезали. Да и на ляжке, от бедра до колена, тоже осталась рана, хоть и неглубокая.

Мне ужасно стыдно, ведь я ей врала. Во всяком случае, не сказала правду. Ни ей, ни Жан-Максу, ни полицейским. Да и что я могла им рассказать?

Что этот фургон стоял здесь, перед тем же самым пилоном, двадцать лет назад?

Что я провела в нем самую прекрасную ночь в своей жизни?

Что все повторяется – непонятно как, возможно благодаря магической силе камня времени, который то появляется в моей сумке, то исчезает?

Что эти типы следили за мной, узнали меня по татуировке и хотели убить именно меня, как пытались убить моего любовника в Париже, за десять тысяч километров отсюда?

Как я могу все это им рассказать, да еще на смеси плохого испанского и английского?!

В лос-анджелесском аэропорту Жан-Макса встретили как героя. Во время стоянок слухи распространяются быстрее, чем информация по новостному каналу французского ТВ. Служащие аэропортов убивают время, прилипнув к экранам и слушая все новости подряд – политические, экономические, спортивные, криминальные и т. д. Командир Баллен позаботился добавить им адреналина. Фото арендованного «бьюика», искореженного при ударе. Прямой репортаж в «Полицейском патруле». Короткая успокаивающая информация, когда никто еще не знал, что произошло: «Нападение на двух стюардесс. Командир самолета спасает женщин благодаря молниеносной реакции». Фло, польщенная интересом стюардов и стюардесс самых разных национальностей, постепенно забыла о своих травмах и даже начала шутить. Порез на шее Фло спрятала за форменной косынкой, зато, сияя улыбкой, она с готовностью приподнимала юбку, демонстрируя рану на ноге, и кокетливо говорила, что, слава богу, уже не в том возрасте, когда носят юбки выше колен. Шведские стюарды, могучий корейский пилот и очаровательный второй пилот – португалец с серебристыми висками – взирали на Фло так, будто готовы были утешать ее всю дальнейшую жизнь.

Оставив ее наслаждаться вниманием, я вышла в коридор позвонить Оливье. И рассказать ему как можно меньше, чтобы не испугать, но все же подготовить. Он все равно узнает об этом от моих коллег. А главное, зачем себя обманывать, – мне нужно с ним поговорить. Даже если я скрою часть правды. Сгладить, преуменьшить случившееся – так же, как Фло и Жан-Макс его раздувают.

– Эти типы нас не тронули, Оли. Знаешь, обыкновенные мелкие жулики. Они трусили не меньше нашего. И как только в квартале подняли тревогу, сразу сбежали.

Кажется, моя стратегия, имевшая целью успокоить мужа, не сработала.

– Я приеду за тобой, – сказал Оливье, перед тем как отключить телефон. – Приеду в Руасси. Буду ждать на выходе.

Ну как ему отказать? Не могу же я заявить мужу: нет, дорогой, не трудись, не надо! У меня есть более важное дело, чем утонуть в твоих объятиях. Меня кое-кто ждет в больнице Биша. Кое-кто, кого я так давно не видела. Мой бывший любовник.

– Дамы и господа, – говорит командир самолета Жан-Макс Баллен, – мы вылетаем из Лос-Анджелеса, и я должен сообщить вам приятную новость. На нашем «боинге», рейс AF485, впервые в мире установлены ракеты класса «земля – воздух». Пассажиры, сидящие у иллюминаторов, могут лично в этом убедиться. Мы прибудем в Париж не с запада, пролетев над Америкой и Атлантическим океаном, а с востока и будем иметь честь освободиться на полпути от этой пары «Томагавков», которые ООН попросила лично меня сбросить на Пномпень. Беспокоиться не о чем, крейсерская скорость нашего «боинга» значительно превышает скорость северо-корейских, китайских и русских истребителей!

Самолет летит над Атлантикой, хотя несколько доверчивых пассажиров продолжают мучительно размышлять, что же это за океан там, внизу. Дождавшись, когда последние подносы с ужином будут убраны, свет в салоне погашен, а пассажиры почти все заснут, Жан-Макс приглашает нас к себе в кабину.

Нас – это Шарлотту, Флоранс и меня.

Он властно приказывает второму пилоту очистить помещение, и парень покорно выходит. Командир долго молчит, всматриваясь в звездное небо за стеклом.

– Мне казалось, что я их не выношу, – признается он наконец, куда серьезнее обычного. – Звезды, одни звезды, всю ночь напролет. Даже на земле, стоит мне закрыть глаза и уснуть, я их все равно вижу. Они… мне будет их не хватать.

Мы молчим. Шарлотта любуется часиками фирмы Lolita Lempicka , купленными в молле. С момента отлета я провела с ней много времени, стараясь успокоить. Она в панике примчалась на такси в комиссариат полиции прямо из магазинов, с кучей пакетов, разрываясь между испугом и радостью.

– Девочки, это наверняка мой последний рейс.

– ?..

– Ну-ну, не делайте вид, будто вы не в курсе. Такие слухи распространяются быстрее молнии, особенно когда речь идет о пилоте, изображающем Брюса Уиллиса… За шесть месяцев до пенсии я мог себе это позволить… и попался на месте преступления!

Я прекрасно понимаю, чем обязана Жан-Максу. И говорю, положив руку ему на плечо:

– Не переживай, ты наверняка отделаешься взысканием. Ты ведь у нас легендарный пилот, с тобой все хотят летать. И мы тебя в обиду не дадим. Мы все тебя поддержим, а нас сотни!

– Тысячи! – поправляет Жан-Макс. – Если ты мобилизуешь на это дело всех моих бывших пассий, то – тысячи!

Шарлотта краснеет, подносит руку ко рту и впивается зубами в браслет своих часиков. Фло явно колеблется, не зная, чью сторону принять. Она никогда особенно не благоволила Жан-Максу, особенно в части его отношений с женщинами, но если бы он не подоспел на помощь, протаранив фургон…

И она, в свою очередь, берет слово:

– Окей, на тебя донесла Сестра Эмманюэль. Ты же знаешь, она строгая блюстительница нравственности. Но мы ее уговорим не обвинять тебя, смягчить свои показания, и она…

– Это еще не все, – прерывает ее Жан-Макс, не отводя взгляда от звезд. От Млечного Пути. – Не все, – повторяет он. – Я выдал себя, когда меня вызвали на ковер. На меня нажали, заставили покаяться, и я признался в своем грехе, но в другом.

В грехе? Значит, было еще что-то, кроме перепихона в кабине над океаном? И я готовлюсь к худшему… Жан-Макс снимает руку со штурвала и делает вид, что крестится.