Александр Вин - Сломанные куклы

— Класс! Сейчас выйдем к фарватеру, поглубже, метра на три, поставим сеточку, а сами под моторчиком пошлепаем окуньков! Или, если ветерок зайдет подходящий с залива, под парусом потихоньку порыбачим! Или нет? Ты чего такой задумчивый-то? С речными окушками, что ли, не хочешь связываться? Не узнаю я тебя, не узнаю! Ты отдыхать ко мне приехал или размышлять?! Расслабься!

С широкой улыбкой Вадим посмотрел на Глеба из-под ладошки.

— Слушай, Глеб, а ты себе яхту там, где-нибудь на Канарах, случаем еще не приобрел? Ты ведь в школе-то парусом бредил, мечтал океанскую яхту купить, говорил всем в классе, что обязательно шхуну купишь, большую, за одиннадцать тысяч рублей!

— Да ну, куда уж нам за вами успеть, за береговыми-то олигархами. Это вы тут на яхтах по речкам рассекаете да на мотоциклах по ночам горожан тревожите.

Назаров рассмеялся.

— Опять наш благородный Глеб Никитин не сказал ничего конкретного!

— Язык нужен политику, чтобы скрывать свои мысли.

— Кто эту хренологию придумал, ты, что ли?

— Почти. Талейран.

— Опять двадцать пять! Ни минуты не можешь без своих древних греков.

Глеб восторженно привстал в рваном кресле.

— Слушай, Вадим! Как ты сегодня здорово мне все в тему напоминаешь! Знаешь, как я вам тогда сильно завидовал, в десятом классе-то. Тебе, Поливану, Серому. У вас ведь у всех приемники были, у тебя, кажется, «Океан», да? У Поливанова Юрки — «Маяк» вроде, не помню точно. Как сейчас вижу, как по утрам в школе вы всегда трепались про эту передачу — «Опять двадцать пять», шутки всякие из нее повторяли, а у меня ни приемника, ни магнитофона не было, я ничего никогда такого по радио не слышал, просто терся в вашей компании и поддакивал…

Вадим, не отрываясь от сетей, окинул внимательным взглядом одежду гостя.

— Ремень, у тебя, Глеб, фешенебельный!

— О! Узнаю родное поколение — на одних ценностях воспитаны! Ремешок, как ты правильно заметил, на мне классический. У Маккены в кино такой же был, помнишь, он там этого негодяя на скале подсек под ноги таким вот пояском, с тяжелой пряжкой. Я с пятого класса об этом ремне, между прочим, мечтал. В прошлом году в Роттердаме у какого-то обкуренного голландца выменял на спартаковскую кепку.

— Чем сейчас-то занимаешься? Все также мотаешься по городам и странам?

— Ага. И по континентам тоже.

— Все разговариваешь с людьми за деньги? Как хоть твоя профессия правильно-то называется, а?

Подталкивая травинкой божью коровку по своему плечу, капитан Глеб лениво ответил, не глядя на Вадима:

— Рыболов, когда рыба ловится.

— Слушай, Глеб, а как ты все это знаешь? Ну, там, про свое бизнес-планирование, про лицензирование разное? Ты же ведь штурман дальнего плавания, по образованию-то, так? Потом, знаю, капитанил. После морей-то ты вроде как и не учился ведь особо нигде?

— Учился. Периодически, но не системно. Как говаривал наш пролетарский классик, хватало мне в жизни и других университетов. Вот в процессе практической деятельности я и нахватался всяких знаний, с разным, правда, успехом и эффектом от этого самого… хватания.

Продолжая забавляться с насекомым, Глеб уже внимательней посмотрел на приятеля из-под козырька бейсболки.

— Чего не спрашиваешь, как вчера на поминках-то было?

— А мне без разницы. Нажрались, небось, все, потом песни орали. Правильно, угадал?

— Почти…

Молчать в такой славный солнечный денек было тоже хорошо.

Глеб щурился на мелкую светлую пыль, широкими столбиками подымавшуюся от теплой земли под крышу сарая. Пересилив истому, поглаживая короткий ежик волос, он продолжил.

— Какой-то умник сказал, что все в этой жизни на девяносто процентов дерьмо. Еда, машины, телевизионные передачи, книги, женщины — все… Думаю, я вовремя понял, что для счастья не нужно рвать жилы, пытаясь достичь всего, или иметь эти десять лучших процентов, нужно просто стремиться исключить из своей жизни девять десятых того обыкновенного дерьма, что окружает тебя.

Я не упирался, чтобы получать все то, что желаю. Я всегда добивался права не делать того, чего мне не хочется. Знаешь, Вадик, какой это кайф — иметь возможность в любой момент, по любому случаю, любому человеку сказать: «Нет»!

За последнее время я отказался от всего, чего не хочу делать в принципе, и у меня осталось только то, чем я сейчас занимаюсь. Я не ем той еды, какой мне не хочется, не встречаюсь с теми, кто мне неприятен. Вот и остались у меня: свежий апельсиновый сок, хорошее вино, немного друзей, женщины, умные книги, спорт, иногда — нужная информация по телевизору.

Кстати, вот уже много-много лет у меня нет начальников. Это так замечательно!

Назар с удивлением слушал непривычно разговорчивого Глеба.

— Я перепробовал кучу занятий. Что-то было интересно, но не приносило дохода. Некоторые дела были денежными, но в эти игры одновременно играли и хамы, и преступники, да и так, просто многие обыкновенные люди. Это не по мне. У меня хорошо получается другое.

Кстати, ошибаться в жизни при этом пришлось больше, чем хотелось бы.

Поначалу, после того как пришлось бросить море, был просто цирк. Учился сам, училась одновременно в университете жена. Родился сын. Из-за квартиры пришлось работать кочегаром, сантехником, а также редактором, даже случилось как-то быть маленьким райцентровским депутатом…

— И вообще, товарищ Вадимка, из всего того классического списка, — Глеб сладко потянулся на своем теплом пыльно-уютном лежаке, — мною осталась не освоена только профессия академика.

Однажды весной вылез как-то я из очередного угольного подвала на теплую цветущую улицу и ахнул. Просидеть весь отопительный сезон в пяти подряд кочегарках, вкалывать сутками, с одним выходным в неделю, всю зиму… Зачем?! Подумал: «Нет, Сигизмунд, так не пойдет. Ведь ты можешь в этой жизни гораздо больше, чем твой вечно нетрезвый напарник по кочегарному делу».

В то время, как раз наудачу, встретил я одного знакомого механика, один рейс как-то делали вместе в Юго-Восточную Атлантику. Он еще тогда на промысле по глупости вздумал тонуть, в невод с уловом после обеда шлепнулся, а там, в стае пойманной ставриды, несколько акул в прилове плавало… Не помню всего точно, но почему-то именно мне пришлось в той ситуации вытаскивать его из-за борта. Потом он вовремя из плавсостава в базовый комитет комсомола вторым секретарем переметнулся. Нормальный по молодости парень был, таким, впрочем, и через годы остался.

— Поговорили тогда с ним приятно, вспомнили юность, — Глеб еще глубже надвинул козырек кепки на глаза, Вадим заметил, как он улыбнулся чему-то. — Я рассказал ему о заботах, он — про свои дела, про дочек. Вот этот комсомолец и посоветовал мне не заниматься чепухой, не глотать попусту угольную пыль в количестве, пропорциональном зарплатной ведомости.