Мария Спасская - Мистическое кольцо символистов [litres]

– Андрей Белый, стихотворение «Маг», посвящено Валерию Яковлевичу Брюсову, – явно гордясь внуком, сообщила бабушка.

– Хорошо прочел, и стихи хорошие, никогда раньше не слышала, – похвалила Гальперина.

– Мы специально такие искали, – польщенно зарделась собеседница.

– У вас получилось, – улыбнулась руководительница театральной студии.

Поставила в блокноте цифру один и вписала имя первого кружковца.

Когда бабушка и внук отошли, Ксения Всеволодовна наклонилась ко мне и зашептала:

– О чем я и говорила! Андрей Белый как раз такой поэт, стихи которого мало кому известны. Имя у всех на слуху, а что написал – никто не вспомнит.

Следом за первыми желающими записаться в театральный кружок потянулись другие, и все в основном читали Пушкина, Лермонтова и Крылова. Значительно реже звучали Блок и Ахматова, Цветаева и Пастернак. Иногда баснописца Крылова заменял Лафонтен, и совсем редко – Сергей Михалков и Есенин. Но самой большой популярностью среди чтецов отчего-то пользовался «Федот-стрелец». Вскоре я уже знала сказку Филатова наизусть. И думала, что сойду с ума, слушая в двадцатый раз с сарказмом произносимое тонкими детскими голосами.

Я закрывала глаза и принималась считать до пяти.

Начальник следственного отдела сыскной полиции вышел из подъезда издательства «Скорпион» и в поисках машины огляделся по сторонам. Спасаясь от августовской жары, ротмистр отогнал авто в тенек. Не спускающий глаз с подъезда издательства Герман фон Бекк, привлекая внимание Чурилина, нажал на грушу клаксона. В тот же миг звуки вальса «На сопках Манчжурии» огласили окрестности. Василий Степанович махнул рукой и, приблизившись к авто, забрался внутрь.

– А знаете ли вы, что стихи Александра Зорина принесла в издательство Ольга Павловна Волынская? – уныло осведомился сыщик. И мрачно добавил: – Пока я ничего не понимаю, однако чутье мне подсказывает, что это неспроста.

Герман насторожился. Ситуация с фальшивой княжной не нравилась ему все больше. Желая убедиться, на месте ли телеграмма из Лондона, фон Бекк провел рукой по карману френча, почувствовал сквозь прохладную шелковистую ткань захрустевшую в кармане бумагу, однако до поры до времени решил ничего не говорить, и, вопросительно склонив голову, обернулся к Чурилину.

– Ну что, Василий Степанович, едем к Амалии?

– Само собой, – озабоченно кивнул сыщик.

Проехав по бульвару, свернули на Никольскую. Автомобиль неспешно приблизился к дому Амалии Коган и остановился перед подъездом. Выбравшись из салона авто, все трое поднялись на крыльцо. Идущий первым ротмистр, потянув на себя тяжелую дверь, зашел в парадное, пропустив Чурилина и груженного камерой фон Бекка. Швейцар дремал, склонившись над развернутой газетой, однако при звуке открываемой двери тут же встрепенулся и торопливо поднялся с табурета, услужливо склонившись в полупоклон.

– К кому господа изволят пожаловать?

– Добрый день, любезный, – деловито откликнулся Чурилин. – Проводите нас к госпоже Коган.

Швейцар служил не первый год, и шумиха вокруг Амалии происходила на его глазах. И уж, конечно, он сразу же признал как Германа Леонидовича, так и чиновников сыскного управления. Спрятав ухмылку в пышные усы, швейцар почтительно проговорил:

– Прошу господ подниматься в третий этаж.

И, не удержавшись, саркастически добавил, распахивая дверцы лифта, пропуская посетителей в кабину:

– Неужто господа полицейские уже забыли, где Амалия Карловна проживают?

Захлопнув дверцы изнутри, швейцар нажал на кнопку третьего этажа и, дождавшись, когда кабина лифта поднимется и, дернувшись в конвульсиях, замрет, выпустил приехавших, ожидая награды. Получил от фон Бекка пятак, низко поклонившись, заперся в кабине и спустился вниз.

Шагнув к нужной двери, Чурилин покрутил ручку звонка и сделал знак не шуметь – в ожидании, когда откроют, ротмистр закурил сам и угощал папиросами фон Бекка, простодушно расхваливая преимущества любимых папирос перед дорогими. Позвонив повторно, но так и не дождавшись ответа, следователь сыскной полиции пробормотал:

– Что-то мне это не нравится.

И обернулся к ротмистру.

– Болеслав Артурович, сделайте одолжение, пригласите швейцара. И пусть захватит запасные ключи – на случай, если дверь понадобится вскрывать.

Стуча сапогами, ротмистр в считаные секунды скатился по лестнице вниз, и так же, перепрыгивая через две ступеньки разом, проворно поднялся наверх. Следом за ним прогромыхала, остановившись на этаже, кабина лифта, выпустив насупленного швейцара, рассчитывавшего на еще одну монетку, да обманувшегося в своих ожиданиях.

– Уважаемый, припомните, когда в последний раз вы видели госпожу Коган? – обратился к лифтеру Чурилин.

– Вчера видел. Поздно вечером они пришли. Были сильно подшофе, еле на ногах стояли.

– Амалия Карловна одна пришла или в компании?

– В первый раз – это было часов в восемь вечера, – пришли одни.

– Амалия Карловна потом еще раз уходила?

– А как же, понятное дело, уходили. Около полуночи за ними зашел их старый знакомый, они часто бывали у Амалии Карловны.

– Что за знакомый?

– Не знаю имени-отчества, а видел их часто, они книги Амалии Карловне приносят. Может, из редакции. Или еще откуда.

– Как выглядит, не вспомните?

– Ничего приметного в них нету. Благостные они. Светлые кудри, усы, бородка. На святого Макария похожи из церковного календаря. Да, вот еще что – хромают на правую ногу.

– Вот видите! – оживился Чурилин, узнав по описанию незнакомца, которого упоминали Филимончик и Рюмин. – А говорите – приметного ничего нет. Во сколько Амалия Карловна вернулась домой в последний раз?

– Не сами они вернулась. Ее хромой привел.

– И сколько времени они с хромым отсутствовали?

– Минут, может, двадцать, точнее не скажу.

– Хромой поднимался с Амалией Карловной наверх?

– Ни-ни. До лифта проводил, и был таков. Похоже, сильно торопился.

– Сегодня Амалия Карловна не выходила? Или, быть может, вы видели прислугу ее?

– Прислуги они не держат. И сами не выходили. Разве что через черный ход.

– Ах вот как! – заинтересовался Чурилин. – У вас и черный ход имеется! Ведите, голубчик, показывайте.