Лорен Оливер - Сломанные вещи

А настоящее преступление всегда раскрывается в концовках. Джорджия Уэллс это знала.

Если бы Саммер осталась жива, она, возможно, узнала бы это тоже.

– Крайний срок – девять часов вечера, – заявляет папа, устремив на Оуэна суровый взгляд, как бы говорящий: веди себя благопристойно, взгляд, который, должно быть, присущ ему все последние семнадцать лет. Затем он поворачивается ко мне. – Ты сможешь найти дорогу обратно до нашего отеля?

– Я сам приведу ее обратно в целости и сохранности, – говорит Оуэн все с той же улыбкой, энергии которой хватило бы для того, чтобы снабдить электричеством половину квартала Нью-Йорка. Странно, что в детстве он все время носил черное. Сейчас он одет в яркие цвета, просто какая-то радуга в обличье парня.

– Только до девяти часов, – повторяет отец и, помахивая в воздухе пальцем, добавляет: – Я очень люблю тебя, Миа.

– Я тоже люблю тебя, папа, – говорю я. Благодаря нашим сеансам семейной психотерапии с доктором Лебланом между нами снова царит любовь. Как будто мы пять лет кружили на самолете в зоне ожидания посадки, описывая и описывая круги вокруг того, что хотели сказать друг другу. Но после того, как мисс Грей покончила с собой, мы получили разрешение на посадку.

– Итак? – Оуэн не держит меня за руку, но мы с ним идем бок о бок, так близко друг от друга, что он все равно касается меня. И я думаю о том, что бы я почувствовала, если бы он поднял меня на руки: я бы, невесомая, взмыла ввысь. – Куда тебе хочется пойти больше всего?

– Я обещала купить Эбби сувенир, – говорю я. – Самый уродливый, который только смогу найти. И надо будет что-нибудь купить и для Бринн.

Мы с Оуэном вместе идем к Кэнэл-стрит, и он рассказывает мне о курсах, которые изучает в университете, о своих преподавателях и о парне, который живет в общежитии на том же этаже, что и он, и содержит подпольный игорный дом. Оуэн рассказывает мне о Нью-Йорке и о том, что он, подобно фигурке оригами, раскрывает тебе все новые и новые свои грани, и ты каждый день открываешь в нем новые измерения, новые, прежде неизвестные тебе рестораны и художественные галереи, новые скрытые в закоулках магазинчики и новых людей, всегда новых и новых людей, за каждым из который стоит своя собственная история.

В Чайнатауне я нахожу для Эбби жутчайшую футболку с настоящими работающими электрическими лампочками, пришитыми на груди, а Бринн покупаю черную толстовку, на передней части которой, переливаясь, трясет головой скунс. Оуэн попросил меня рассказать, как идут дела у остальных, и я ввожу его в курс дела: Бринн учится в альтернативной старшей школе, получая также дополнительную помощь от миссис Пиннер, которая все так же обучает Эбби на дому. Бринн начала заниматься волейболом и, что меня не удивляет, проявляет недюжинное умение забивать мячи, попадая при этом в головы игроков команды соперников. Мы с Уэйдом, когда он на каникулах приезжал из Бостонского университета к себе домой, как-то сходили на матч с ее участием, и оба пришли к выводу, что Бринн просто создана для того, чтобы бить в цель.

Я вернулась в старшую школу Пресвятой Марии, чтобы проучиться там еще один год, потому что, как мне сообщили, это увеличит мои шансы на зачисление в Нью-Йоркский университет. Первые несколько недель я чувствовала себя там не самым лучшим образом. Не в том смысле, как когда пробовала учиться там пять лет назад, а в прямо противоположном. С тех пор как стало известно, что убийцей Саммер была мисс Грей – полиция нашла доказательства этого в ее компьютере, фотографиях и электронной почте – мы опять стали знаменитыми. Но на сей раз в качестве жертв – жертв предрассудков и нетерпимости, свойственных маленьким городкам, жертв жестокой несправедливости, некомпетентности полиции, и так далее, и тому подобное. Пять лет назад все вели себя со мной так, будто у меня заразная болезнь, теперь же все набивались ко мне в друзья просто для того, чтобы что-то доказать .

Но по прошествии этих первых нескольких недель, когда оказалось, что я не желаю распространяться ни о том, что происходило минувшим летом, ни о том, что произошло пять лет назад, когда обнаружилось, что я довольно молчалива, слишком увлечена учебой и не очень-то интересна, большинство учеников просто перестали приставать.

На ужин Оуэн приглашает меня в потрясающую расположенную под землей пиццерию, где к нам присоединяются некоторые из его друзей. Здесь так шумно, и если ты хочешь, чтобы тебя услышали, приходится орать что есть сил, и, к моему изумлению, я тоже ору. Время от времени Оуэн наклоняется ко мне, чтобы рассказать о тех, кто сидит за нашим столом.

– Это Рэгнер – я тебе о нем уже рассказывал, – он вырос на севере штата Нью-Йорк в легально существующей коммуне, поскольку его родители выступали против культа потребительства, – но потом им все это надоело, и сейчас у его отца есть свой собственный хедж-фонд…

А это Кейла. История у нее просто потрясающая – она два года была бездомной и училась при свете фонарика на заднем сиденье машины, в которой и жила…

Вот это Марк – тот самый парень с моего этажа, который содержит притон, где играют в покер на деньги…

Я сижу, улыбаясь и наслаждаясь ощущением его близости. Он был прав – у всех этих людей, сотен тысяч людей, есть собственные истории. Захватывающие истории с непрестанно развивающимися сюжетами. И я всего лишь одна из этих людей.

И моя история все еще зависла на полуслове.

После ужина Оуэн ведет меня на Юнион-Сквер, где мы с отцом остановились в одном из отелей. День был теплым, особенно для ноября. Но после захода солнца подул холодный ветер, и теперь веет зимой. Но город по-прежнему ярко освещен и оживленно гудит, полный энергии и постоянно находящийся в движении.

– Ну как? Как тебе здесь? – спрашивает он, не подозревая, что точно такие же вопросы о Нью-Йорке в связи с моей будущей учебой уже задавал мне сегодня отец.

Хотя точно известно, что он имеет в виду, я делаю вид, что не поняла его.

– Ты имеешь в виду здешние пиццы? – говорю я. – Они очень хороши. Ты был прав. Они намного лучше, чем в Вермонте.

Он нетерпеливо взмахивает рукой.

– Нет, я имею в виду Нью-Йоркский университет. И сам Нью-Йорк.

Я колеблюсь. Как и говорила, я в восторге. Разве может быть иначе? И, если я останусь учиться здесь, это, наверно, будет означать, что мы с Оуэном вместе, по-настоящему вместе.

Но это также будет означать, что я окажусь совсем одна в большом городе, и мое сердце разобьется.

– Нью-Йоркский университет находится на одном из первых мест в списке, – осторожно говорю я, не глядя ему в лицо. Мы пришли в отель слишком рано. Я почти не помню, как шла, потому что по дороге сюда мы все равно что летели. – Но я также рассматриваю и Бард-колледж на юге Вермонта. У них там хорошая программа в области обучения балету… и Бард немного ближе к дому. А еще есть женский колледж Брин-Мор…