Виктория Платова - Из жизни карамели

После всех этих разговоров Рыбу прибило окончательно, и он с ужасом стал ждать воцарения на Ботанической чертовой асафетиды. Другими названиями которой были: ферула вонючая и дурной дух. Не исключено, что после того, как она появится в доме и пропитает все своим гнусным запахом, Рыбу-Молота ждут большие неприятности. Похлеще, чем гипотетические неприятности с телохранителями Веры Рашидовны. Рыба даже попытался воззвать к духам нгылека (единственным, кто мог его спасти), но разглядеть их в снеговой толще своей души так и не сумел.

Пока готовился ужин, проголодавшийся Пупу стянул кусок орехового хлеба и густо намазал его приготовленным Рыбой соусом.

– Ничё, – одобрил он. – Ты и впрямь спец. Если и с кофе получится… Тебе работа, случайно, не нужна?

– Вообще-то нужна.

– Есть у меня один кореш на примете… Нуждающийся в подобного рода услугах. Если и с кофе получится – сосватаю.

– А зарплата хорошая?

– Зарплата – будь здоров и не в деревянных. Плюс полный пансион. Ты сегодня уезжаешь?

– Хотелось бы…

– Если и с кофе все получится – придется отложить. Ему такой человечек срочняком нужен. Прошлый его повар говнюком оказался – и его… того…

– В пропасть? – насмерть перепугался Рыба.

– Гы-гы! По мне – так точно в пропасть. Но мой кореш – человек добрый. Хотя по нему не скажешь. На дракона похож… В хорошем смысле этого слова. Только голова одна. И огонь изрыгает, если сильно попросить.

Судьба уволенного драконом повара так и осталась непроясненной, потому что прибыла асафетида. Ее приволокли два прыщавых юнца в комбинезонах МЧС. Не проронив ни слова, они подали Пупу бумагу, в которой тот быстро расписался. И получил на руки свинцовую тубу размером с футляр от скрипки. Тара несколько озадачила Пупу, и он снова поскреб кинжальным мизинцем подбородок:

– Я не понял… Это херня радиоактивная, что ли?

– Нет, – кротко сказал Рыба. – Но имеет свои специфические особенности.

– Какие?

– Запах.

– Трупятиной воняет?

Любая трупятина в каких угодно масштабах была более предпочтительна, чем жалкие сто граммов асафетиды. Но Рыба заранее пугать венценосного Пупу не рискнул, сказал только:

– Может, трупятиной, а может, и нет. У кого какие ассоциации. Но я бы на всякий случай удалил из опасной зоны женщин, животных и комнатные растения.

– Охереть! – восхитился Пупу. – А у тебя какие ассоциации?

– Разные.

– А самые основные?

– Ну, не знаю… Землетрясение в двенадцать баллов…

– Опа! Это как раз то, чего мне не хватает! А взрыв Государственной думы подойдет?

– Не исключено.

– А взрыв Пентагона?

– Возможно… Но вы тогда будете под завалами, а не наоборот.

– Годится! А камбоджийская тюрьма, где жара, влажность, паразиты, тридцать человек на один квадратный метр и забитый сток вместо параши?

– Вот это ближе к теме, – со знанием дела заметил Рыба-Молот. – А вы были в камбоджийской тюрьме?

– Еще нет, но хотелось бы побывать…

– Побываете. – Рыбе нравился экстремал Пупу, и он искренне хотел, чтобы все венценосные желания рано или поздно исполнились. – Только хорошо бы все-таки отправить вашу мухер прогуляться… Подышать свежим воздухом. Вон у вас ботанический сад под боком…

– Слышь, мухер! – Пупу повернул болливудскую набриолиненную голову в сторону Кошкиной. – Пойдешь прогуляться в ботсад, пока суть да дело?

– И не подумаю, – фыркнула Кошкина.

– Желание женщины – закон, – подвел черту Третий-или-Пятый-в-Династии и протянул руку к свинцовой тубе.

– Я сам! – веско сказал Рыба, перехватывая свинец. – Доверьте эту операцию специалисту.

– Сам так сам. Валяй!

Террорист-малаец, принявший мученическую смерть у себя на исторической родине, учил Рыбу-Молота, как подходить к асафетиде: примерно так же, как к девственнице пятнадцати неполных лет от роду; ни одного лишнего вдоха – сплошной выдох. Ни одного лишнего движения – только те, что ведут к цели.

Так он и поступил: вдохнул в себя побольше воздуха, на счет раз открыл тубу, насчет два выудил из нее тубу поменьше, на счет три вынул из тубы поменьше стеклянный сосуд с плотно притертой пробкой. На дне сосуда хорошо просматривалась омерзительная липкая масса, состоящая из кусочков вещества, по форме напоминающих миндальный орех.

Эти миндалины и вытащил Рыба и, перемешав с кофейными зернами, сунул в кофемолку. Не прошло и тридцати секунд, как по студии распространился убийственный запах. Похожий на чесночный, но гораздо, гораздо более концентрированный.

– Охереть!!! – в своей обычной манере прокомментировал Пупу, а Кошкина немедленно свалилась в обморок прямо под карусельную лошадь.

Минут десять Рыба-Молот священнодействовал у конфорки, по очереди и строго порционно добавляя перец кубеба, перец Леклюза, псевдоперец кумба и райское зерно. От шеф-повара он добавил еще немного тростникового сахара, немного морской соли для ванн и заполировал варево лаймом пополам с лимоном. Теперь оставался еще один крошечный компонент, купленный Рыбой на рынке. Именно этот компонент (приобрести который можно в любом ларьке за сущие копейки и который Рыба всегда хранил в секрете) запускал все скрытые в напитке механизмы и служил завершающим мажорным аккордом.

Все то время, что шел процесс, Пупу подавал реплики о биологическом оружии нового типа, о химическом оружии нового типа и о сверхмощной бомбе, способной стереть с лица земли половину человечества. Вторая половина при этом мутирует в звероящеров и ископаемых рыб-латимерий. А в дверь непрерывно кто-то звонил с требованиями прекратить несанкционированные химические опыты и угрозами вызвать милицию, ОМОН, спецполк ГИБДД, министра Шойгу и мэра Лужкова.

– Пошли на хер! – орал им в ответ Пупу. – Я сам милиция! Я сам Шойгу! Я сам – Лужков!

Когда «Чертов кал» был готов, Рыба осторожно налил его в чашку из тонкого китайского фарфора и с почтением преподнес Пупу

– Прошу! – пролепетал он.

– А сам?

– Никогда не ем и не пью то, что готовлю. Только пробую в небольших количествах.

– Ясен пень! У меня то же самое. Ну, на что ставишь? На взрыв Госдумы, взрыв Пентагона или на камбоджийскую тюрьму?

– На землетрясение в камбоджийской тюрьме, – подумав, сказал Рыба.

– Посмотрим!

Лихо перекрестясь на постер группы « Led Zeppelin», постер Боба Марли и портрет Уинстона Черчилля, висевшие на стене друг под другом, Пупу сделал первый глоток, а потом без перерыва – второй и третий. После третьего все и началось: глаза у Пупу округлились, потом стали квадратными, потом – трапециевидными, потом – сузились, как у китайца, и тут же выпучились. На четвертом глотке послышался легкий треск – это на трусах венценосного лопнула резинка. Трусы упали на пол, а освобожденный Пупу, наоборот, взмыл к потолку.