Ольга Баскова - Проклятая сабля крымского хана

На следующий день Девлет с головой погрузился в дела. Он приказал разузнать все о положении дел в ханстве и об отношениях с соседями. «У московских царей не получится отобрать мои земли, — подумал хан. — Дайте мне время — и я превращу Москву в пепел». С этого момента мысль пойти на Москву засела в его голове. Он позвал своего визиря, назначенного вместо казненного Мехмет-Али, Мустафу-ага, и с гордостью объявил ему:

— Мы пойдем на Москву. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

Новый визирь, бородач средних лет, довольно потирал большие ухоженные руки.

— Вы совершенно правы, мой господин. Доколе русский царь будет считать себя властелином половины мира? Только наши предки заслуживали такой чести.

«Мой предок Чингисхан, — грустно отметил Девлет Гирей. — Где его сабля? Сохранил ли ее Сахиб?»

Как бы в ответ на его мысли слуга доложил, что примчался гонец от Булюк Гирея.

— Привести немедленно, — отчеканил Девлет, принимая на троне величественный вид. Он быстро освоился в новом положении. Отдавать приказы очень легко, трудно отдавать их с умом, так чтобы недовольный народ не сместил нового хана, как сместил его родственников. Запыленный гонец, с лицом, опаленным солнцем, вбежал в тронный зал и кинулся в ноги хану.

— Мой господин, — проговорил он, задыхаясь, — Булюк Гирей просил передать тебе, что возвращается с победой. Он наконец-то отомстил ненавистному Сахибу, настигнув его в Тамани, и зарубил, нанеся шестнадцать ударов саблей.

«Сабля!» — Гирей чуть не вскрикнул от волнения, но сдержал себя. Никто не должен знать про оружие его великого предка.

— Булюк Гирей должен был взять у Сахиба то, что тот незаконно отнял у меня, — проговорил он, хмуря тонкие брови-полумесяцы, — не передавал ли он тебе какой-нибудь сверток?

— Да, мой господин. — Гонец потянулся к пыльной котомке и бережно вытащил продолговатый предмет, завернутый в рогожу. — Булюк Гирей просил передать: он надеется, что хитрый Сахиб действительно вернул то, что полагалось. Этим он пытался сохранить жизнь себе и своим близким.

Затаив дыхание, Девлет ощупал рогожу. Да, под грубым материалом, несомненно, его сабля. И все же нужно в этом убедиться, увидеть оружие своими глазами.

— Ждите меня здесь, — приказал он гонцу и визирю и спешно удалился в соседние покои. Там, в тишине, при тусклом свете, пробивавшемся из окон, он сдернул рогожу, и великолепное оружие, расставшееся с ним на двадцать лет, упало к его ногам. Заискрились бриллианты, заиграли изумруды. Душа Девлета тоже засверкала яркими красками. Он поднял саблю и прижал к своей груди.

— Ну что, Сахиб, — усмехнулся он, — жаль, что ты меня не слышишь, дорогой дядя. Помнишь, когда-то я предупреждал тебя, что сабля возвращается к хозяину, а владельцу, который незаконно отнял ее, приносит несчастья. Вряд ли твое пребывание на троне постоянно приносило тебе радость. Ты пребывал в непрерывном волнении от бесконечных распрей внутри своего ханства.

Он коснулся клинка сабли губами, почувствовав холод стали, и собрался было спрятать ее под кроватью, но передумал.

«Из моей попытки скрыть оружие великого предка ничего не выйдет, — решил хан. — Глупо будет, если такая сабля станет пылиться в тайнике дворца. Она должна находиться со мной. Только тогда я добьюсь победы над врагом».

Гордо подняв голову, он отправился в тронный зал. Удивленные его отсутствием, визирь и гонец тихо переговаривались друг с другом. Увидев Девлета, оба вздрогнули от неожиданности: черные глаза хана лучились радостью, будто сегодня он выиграл самую трудную в своей жизни битву.

— Дядя Сахиб на прощанье передал мне это. — Девлет поднял саблю над головой, и она сверкнула, как молния. — Это оружие моего предка, Чингисхана. Оно всегда приносило ему удачу. И я надеюсь, принесет и мне. Москва будет повержена.

Последние слова он произнес угрожающе, добавив:

— Я не завидую тем, кто встанет у меня на пути. С ними случится то же самое, что и с коварным Сахиб Гиреем.

Визирь и гонец преклонили перед ним колена и не произносили ни слова.

— Впрочем, Сахиб Гирей был моим родственником, — продолжал Девлет, — и его прах не должен упокоиться где попало. — Он поднял глаза на гонца. — Поезжай в Тамань и прикажи Булюк Гирею привезти сюда тело. Мой дядя и двоюродный брат будут похоронены в мавзолее Хаджи Гирея.

Визирь Мустафа-ага сверкнул черными глазами:

— Великий хан, сегодня ты уничтожил весь род Сахиб Гирея! — торжественно провозгласил он.

— Его внучатый племянник Булюк Гирей жив, — задумчиво проговорил Девлет Гирей. — Он молод, силен, кроме того, хороший воин и пока предан мне. Я хочу поставить его калгой. Что ты на это скажешь?

Мустафа-ага пожал плечами, дернув себя за седую бороду:

— Это ваше решение, господин. Думаете, он навсегда останется вам предан? Сахиб тоже так думал — и просчитался.

— Сахиб просчитался, когда вместо Булюк Гирея решил посадить на ханский трон в Казани своего сына, — буркнул Девлет и усмехнулся в длинные подстриженные усы. — И когда приказал посадить внучатого племянника в Инкерманскую крепость. — Он хрустнул пальцами. — У меня большие планы, Мустафа. Я хочу покорить Москву, нашего заклятого врага. И мне не нужны распри в государстве. Я постараюсь избежать конфликтов с родственниками и не повторить ошибок Саадета и Сахиба.

Визирь ничего не ответил.

— Думаешь, не получится? — Хан топнул ногой, обутой в красный кожаный сапог — подарок Сулеймана.

Мустафа прищурил и без того узкие глаза-щелочки.

— Что стоит мое мнение по сравнению с вашим? — Он ушел от ответа, и в этом слышалось его несогласие.

— Если я когда-нибудь заподозрю его в измене, — Девлет зашипел, как змея, и его лицо преобразилось: вытянулось, побледнело, глаза превратились в черные расщелины, — я сам убью его. И хватит об этом. Я уже говорил, что намерен в ближайшее время идти на Москву. Нужно все хорошо обдумать. И ты мне в этом поможешь.

Мустафа низко склонился перед господином.

— Московские цари совсем потеряли стыд, — заметил он. — Нам известно, что, начиная с Василия Великого, Москва мечтает захватить Крым и посадить в Бахчисарае своего воеводу. Разумеется, мы не должны этого допустить.

— Как ты оцениваешь боеспособность нашей армии? — поинтересовался Девлет, задумавшись. Его смуглый гладкий лоб прорезала морщина, будто разделив его на две части. — Когда, по твоему мнению, мы можем выступить?

Мустафа-ага пригладил мех на восточной шапке, которая, как чалма, плотно охватывала его голову.