Майк Германов - Безликий [litres]

– Наумов, – подсказал я.

– Так вот, он приказал мне взять с собой в дорогу вот это. – Языкова вытащила и поставила на стол литровую бутыль жидкости для розжига.

Мы с Димитровым уставились на нее в легком недоумении.

– Вам приказал? – тупо повторил лейтенант.

– Ну, да. Он опять будет требовать, чтобы я себя подожгла?

– Больше вы ничего не забыли нам рассказать? – спросил я вместо ответа.

– Вроде нет, – отозвалась Языкова, чуть подумав.

Вскоре вернулась Аня с подносом в руках.

– Вот чай и бутерброды, – объявила она, ставя поднос на стол.

– Отлично! – обрадовался Димитров. – Перекусим.

Языкова есть отказалась, но отпила пару глотков из своего стакана.

Димитров смял два бутерброда с сыром и один с колбасой, вылакал весь чай и отвалился, прислонившись к стене.

– Хорошо! – блаженно проговорил он.

Я есть не стал, выпил только чай.

Зачем убийца велел Языковой взять с собой жидкость для розжига? Ведь он явно собирался поработать над ней лично: заклеймить и сожрать лицо. В этот ритуал сожжение не входило.

– Скоро Марьино, – сказала Аня.

– Уже? – Я выглянул в окно. Из-за дождя видно было плохо – как в тумане. Что-то мелькало: черное, зеленое, серое, размытое.

– Да. Мы будем переезжать мост.

– Понятно. Как там наши, в коридоре есть кто-нибудь?

– Пара человек, кажется.

Я кивнул.

– Что-то я устала. – Аня зевнула. – Подремать пока, что ли.

– Давай, конечно. Вон и Рома закемарил. – Я показал на Димитрова, который прикрыл глаза и, похоже, действительно дрых. Надо же, как по-разному действуют на людей экстремальные ситуации.

Девушка устроилась, положив голову мне на плечо. От нее приятно пахло шампунем, а сама она была мягкая и теплая.

Признаться, я бы тоже поспал с удовольствием, но дело прежде всего. Поэтому я только зажмурился, чтобы дать отдых глазам. Когда появится Наумов, он же Барыкин, мы все должны быть готовы, так что небольшая передышка не повредит.

Демон медленно и с явным наслаждением проводил ножом по Аниному лицу, и я видел, как края раны расходятся, обнажая белую кость и алые мышцы. Ее рот застыл в беззвучном вопле, в глазах читался ужас, боль заставляла пальцы впиваться в ладони, а я не мог ничего поделать, потому что был спеленут скотчем по рукам и ногам. Судя по всему, меня примотали к какому-то столбу. Дышал я с трудом – так плотно стянула клейкая лента мои грудь и живот.

Пахло костром, и через мгновение я, скосив глаза, заметил его: разведенный между двумя кирпичами, он почти ласково лизал металлическое клеймо, небрежно брошенное на угли.

Аня была привязана к вбитым в землю металлическим колышкам – ее распяли, и убийца сидел у нее на груди, держа свободной от ножа рукой девушку за волосы. Он был весь в черном – от ботинок до перчаток. Лицо скрывал грим. Хотя нет, это мне так только показалось…

Лица не было! Вместо него зияла открытая, сочащаяся кровью и лимфой рана, на фоне которой безумно таращились белки глаз. Лишенный губ рот оскалился в вечном оскале, из него стекала розовая слюна.

На груди у Ани зияла оставленная клеймом цифра. Я не мог разглядеть, какая именно. В голову пришла мысль: зачем убийца положил клеймо обратно в огонь, если уже поставил его?

Я смотрел на то, как нож рассекает плоть раз за разом, как исчезают в этой кровавой мешанине Анины черты, слышал, как лезвие скрежещет о кость, но мог думать лишь о том, почему убийца так алогичен! Это просто выводило меня из себя. Я напряг мышцы, пытаясь разорвать или хотя бы растянуть свои путы, но даже не пошевелился.

Казалось, если я не получу ответ на свой вопрос, голова лопнет! Сердце стучало все сильнее и чаще, кровь неслась по венам, как гоночный болид на «Формуле один». Я начал задыхаться!

Проснулся я от того, что где-то совсем рядом раздались выстрелы, и сразу понял: сон был нездоровым. Глаза не желали открываться, все тело будто налилось свинцом. Напротив меня пытался прийти в себя Димитров. Вид у него был совершенно ошалелый. Когда я наконец осмотрелся, то вскочил, будто ошпаренный: в купе были только мы с лейтенантом, Аня и Языкова исчезли!

– Он здесь! – крикнул я, бросаясь к Димитрову, чтобы хорошенько его встряхнуть. Он сразу понял, кого я имею в виду, и мы бросились в коридор.

Я сунул руку под куртку, и тут меня ждал еще один сюрприз: кобура оказалась пустой!

– Он забрал мой ствол! – проговорил я, останавливаясь.

– Мой тоже! – воскликнул Димитров и тут же разразился потоком ругательств.

– Ты запирал купе?

– Нет. Аня входила последняя, она принесла чай и бутерброды.

– Блин! Она забыла про защелку!

Мы выглянули в коридор. Без пистолетов кидаться на звук выстрелов было глупо. В таких обстоятельствах действовать нужно осторожно.

– Где наши-то? – тихо проговорил Димитров.

В дальнем конце вагона снова раздались выстрелы. Я насчитал четыре и взглянул на наручные часы.

– Мы спали меньше десяти минут!

– Как Наумов мог попасть за это время в поезд и похитить Языкову?

– И Аню, – добавил я.

– Ну да, и ее тоже.

Мы торопливо пошли по коридору. Двери купе были закрыты: очевидно, пассажиры перепугались и предпочли не высовываться. Совершенно правильно сделали, кстати.

Господи, но откуда убийца взялся в поезде?! Не с неба же спустился!

Драма, судя по всему, разворачивалась в тамбуре, потому что вскоре нам стали слышны крики и вопли.

Димитров открыл первую дверь, и мы проскользнули в закуток, где располагалась урна и дверь в туалет. Здесь лежал в луже крови один из оперов. У него была прострелена грудь. Я быстро присел и приложил два пальца к его шее.

– Мертв!

Димитров тихо выругался.

– Это Толик, мы с ним два года служили!

– Рома, нас, похоже, опоили! – проговорил я, заглядывая через стекло в тамбур.

– Чем?

– Чаем. Со снотворным причем, доза была лошадиная.

– Что там видно? – хмуро спросил он, подходя.

– Ничего. Идем! – Я открыл дверь, и мы оказались в тамбуре.

Здесь обнаружился еще один труп: питерский полицейский с двумя ранениями в живот.

– Они уже прошли в соседний вагон, – сказал Димитров.

Мы пробрались через тамбур и заглянули в дверное окошко.

– Вот они! – проговорил лейтенант. – Только… что-то я не понял!

Его изменившийся тон заставил меня подвинуть его плечом и посмотреть на происходящее самому.

– Господи! – вырвалось у меня.

Мир рушился у меня на глазах не раз и не два. Иногда казалось, что все, конец и дальше дороги нет. Но то, что я увидел сейчас, заставило меня прижаться лицом к стеклу, чтобы не закричать от ярости и отчаяния!

По коридору торопливо продвигалась Аня с «Макаровым» в руке. Она тащила за руку Языкову, которая, судя по всему, уже была не в состоянии сопротивляться. Впереди появился полицейский, и Аня тут же выстрелила в него. Пуля попала чуть левее, и опер скрылся в дальнем купе.