Майк Германов - Безликий [litres]

Если бы у меня были крылья, я расправил бы их и воспарил!

Пока же я должен закончить начатое. Необходимо сконцентрироваться. Наступает решающий момент!

Я разрежу лицо последнего врага на куски, аккуратно и методично отделю мясо от костей и съем его, используя икуланибоколу. Прикасаться к низким тварям, укравшим когда-то мою сущность, незачем. Это лишь унизило бы меня. Я использую перчатки и специальный столовый прибор. Таким орудовали вожди, пожиравшие тела пленников, а иногда и своих подданных. Но я не считаю себя выше других. Я считаю некоторых людей ниже себя. Ниже всех людей. Это большая разница.

Суббота, 5 июня

Погода снова испортилась: с востока наползли косматые, как огромные чудовища, тучи, и, пока мы ехали, полил дождь. Дворники едва справлялись с мощными потоками воды, вокруг же все было словно в тумане. Я приоткрыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, и в салон ворвалась ледяная струя, наполненная мелкими брызгами.

С нами ехала импровизированная группа захвата – несколько оперов, которых мы прихватили, и бригада «Скорой помощи».

Наумов – он же Барыкин, он же Пожиратель – сказал, что девочка находится в квартире Сухановой. Это был неплохой ход – спрятать ее там, где уже никто не живет и куда никто не заглядывает. Я надеялся, что с ней все в порядке, насколько это возможно. По крайней мере, не убита и не изуродована.

– Мы связались с местным отделением, – говорил Димитров, нервно разминая сигарету. Он сидел рядом со мной: мы поехали на «Олдсмобиле», – и они обыскали поезд, но ни Наумов, ни Языкова на него не сели. Купе, которое Наумов выкупил, пустует.

– И что это значит? – Сейчас я туговато соображал, потому что в голове крутились мысли о том, что ждет нас в квартире Сухановой.

– Похоже, Наумов либо передумал, либо специально оставил запись о покупке билетов в своем компьютере.

Почти минуту мы ехали молча.

– Нет, – сказал я наконец, – не думаю. Скорее всего, он хочет, чтобы мы так и подумали, а он и Языкова сядут в поезд на другой станции. Надо узнать, где состав останавливается.

Димитров достал телефон, чтобы позвонить в отдел и распорядиться об этом.

– В любом случае два опера сели на Московском вокзале в поезд, чтобы засечь Пожирателя или Языкову, если они сядут на одной из промежуточных остановок, – сказал он.

Вскоре мы подъехали к дому, где жила Суханова. Действовали оперативно: поднялись, отперли дверь, вошли и сразу рассредоточились по квартире. Свет зажечь не удалось: каннибал выкрутил пробки из щитка.

Продвигаясь в полумраке коридора, я вдруг понял, что ощущаю знакомый тошнотворный запах сырого мяса.

Сердце застучало сильнее – я испытал резкий прилив страха за ребенка! Вспомнилась сцена из прошлого: цех, залитый кровью, пол, покрытый фаршем из человечины, отдельно лежащий глаз, смотрящий в потолок. Настоящая скотобойня! Нет, кое-что похуже. Место жертвоприношения безумца и идолопоклонника. Но все это осталось где-то далеко, кануло в Лету. Сейчас было другое дело и другой убийца.

Я мотнул головой, чтобы прогнать видение, и оно исчезло, но ужас перед тем, что я могу увидеть вместо девочки, остался.

Осмотр квартиры занял всего несколько секунд. Я услышал крики из соседней комнаты и поспешил туда.

Димитров не отставал.

Когда мы вбежали, я едва не завопил от ярости и отчаяния. Вся небольшая спальня была покрыта кровью! Она была на светлых обоях в цветочек, на потолке, на мебели, на окнах и занавесках, на полу и на кровати, к которой преступник привязал Лизу Языкову.

Кровь буквально пропитала простыни и подушки, отчего они покрылись бурой коркой, походящей на ржавчину. Запах стоял просто нестерпимый!

Я едва сдержал рвотный позыв, но кто-то из полицейских не выдержал и перегнулся пополам, отвернувшись к стене.

Рот у девочки был заклеен скотчем. Сама она тоже была покрыта кровью сверху донизу. Казалось, ее кромсали несколько часов, стремясь покрыть ранами все тело. Я скользнул взглядом на лицо и встретился взглядом с широко распахнутыми глазами, полными ужаса. Мертвыми, остановившимися глазами!

Так мне показалось в первый момент, но вдруг девочка моргнула и громко застонала.

– Жива! – воскликнул за моей спиной Димитров.

Я кинулся вперед, оттолкнув одного из полицейских.

Прежде всего нужно было определить, насколько серьезны повреждения. Из-за крови, которой была перемазана девочка, понять что-либо было трудно, однако мне показалось, что открытых ран на теле нет.

Я аккуратно подцепил скотч, закрывавший ее рот, и потянул. Думал, что девочка застонет, но она, похоже, была в таком шоке, что боли не чувствовала. Я отклеил ленту, и в этот момент в комнату протиснулся врач с ручной аптечкой.

– В сторонку! – скомандовал он.

Я отошел, не спуская глаз с ребенка.

Лиза Языкова вдруг закричала и забилась.

– Обрежьте веревки! – крикнул врач. – Быстрее!

Я сунул руку в карман, где лежал нож, но Димитров меня опередил. Кто-то из оперов помог ему, и через несколько секунд девочка была свободна. Врач вместе с фельдшером прижали ее к кровати и ввели успокоительное.

– Тихо! Тихо! – бормотал Димитров, в явном волнении наблюдая за этой процедурой. Кажется, он даже не осознавал, что говорит.

– Она ранена? – спросил я, когда ребенок утих.

Теперь она тихо стонала, мотая головой из стороны в сторону. По щекам текли слезы. Пришло в голову, что надо бы ее вымыть.

– Не знаю пока, – ответил врач. – Но не думаю.

– Откуда столько крови?

– Понятия не имею.

– Ее слишком много, – вставил фельдшер. – В девочке столько нет.

– Значит, чужая?

– Вероятно.

Через несколько минут врач объявил, что Лиза Языкова перепугана и находится в шоке, но совершенно цела, если не считать нескольких ссадин на лодыжках и запястьях, появившихся из-за веревок.

– Небольшое недоедание и обезвоживание, – добавил врач, подумав. – Что будет с ее психикой, вопрос отдельный.

Девочку обтерли мокрым полотенцем, укутали в одеяло и забрали в больницу.

Я вздохнул с облегчением, когда «Скорая» отъехала от дома. По сравнению с тем, что могло случиться, девочка легко отделалась.

– Слава богу! – выдохнул стоявший рядом со мной Димитров. – Хоть не убил!

Наверное, то же самое пришло в голову каждому, кто был с нами в квартире.

– Теперь надо взять Барыкина, – сказал я. – Рома, ты выяснил маршрут поезда? Где мы можем сесть на него?

Димитров кивнул и полез за блокнотом.

– Первая остановка на пути следования поезда Петербург – Москва будет в Чудово, – проговорил он, сверившись со своими записями. – Потом Бологое.

– Мы должны сесть в Чудово.

– Успеем? – В голосе Димитрова прозвучало сомнение.