Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

Я усмехнулся. Да за кого она меня принимает? Я снял с себя медальон. Положил его к остальным украшениям.

— Если бы я и хотел взять что-то, находящееся здесь, так это тебя, Лина… Вернее, Таня. Никак не привыкну к твоему имени.

Она встала, обняла меня. И как тогда, давно, провела пальцем по моей верхней губе, где родинка. « Создана для поцелуев », вспомнил я, и сердце мое сжалось.

— Ты прости меня, Дима… Но сам понимаешь, та ситуация, в которую я попала, просто перевернула все мозги. Сама не знала, что делаю. Ты бы знал, что творилось у меня в голове и душе! Да я силой воображения похоронила Лину и мысленно искала Рокота… Я должна была вести себя в твоем присутствии естественно, правдоподобно. И когда я чувствовала, что заигрываюсь, мне становилось страшно. Ведь в какой-то момент я и сама поверила, что там, под сосной, — Лина. Быть может, это происходило потому, что я как бы бессознательно оправдывала свой поступок, убийство? Мне нужно было внушить тебе мысль, что я сгораю от желания мстить, что этот зверь просто пожирает меня… А отпечатки пальцев на машине мне были нужны, чтобы я точно знала, что убила подонка, мерзавца, зверя! И когда ты рассказал, как много людей он убил, прирезал, мне стало значительно легче. Ведь это означало, что я, быть может, не допустила появления новых его жертв, может, спасла кого-то. Вот так. С этим и живу теперь.

Я уж не стал говорить о том, что отпечатки пальцев Рокота на машине могли бы пригодиться ей и в том случае, если бы ее реально привлекли за убийство. Все указывало бы тогда на то, что Рокот напал на девушек, рылся в их машине…

— Ладно, Таня, мне пора. Обещаю, что буду молчать. Ведь это все, что тебе было нужно от меня.

Таня подошла ко мне и вложила мне в руки конверт.

— А это еще что?

— Я возвращаю тебе долг, помнишь, ты одалживал мне на дорогу? Ну и эксперту своему заплати.

— Таня…

— Прости меня, Дима…

Мы словно читали мысли друг друга. Во всяком случае, я, глядя в ее глаза, понял, что должен уйти из ее жизни хотя бы потому, что теперь всегда буду ассоциироваться у нее с этой ужасной историей. Она словно просила оставить ее в покое. Да, она много пережила, и я должен был ее понять и простить.

Думаю, что даже если бы она поцеловала меня, я не почувствовал бы ничего. Она изменилась. Она научилась меняться, как ящерица. С ее мозгом что-то случилось после того, как она пережила стресс. Чрезмерная гибкость мышления, которую она продемонстрировала еще там, при нашей первой встрече, уже насторожила меня. Это же надо такое придумать! Расположить к себе, заставить сопереживать, помогать, а после и беспокоиться о ее судьбе! Нет-нет, я и сам не готов к тому, чтобы строить отношения с такой девушкой. Она, безусловно, привлекательна и умна, с ней интересно, но живущий рядом с ней мужчина будет постоянно находиться в напряжении. Нет-нет, мне нужна совершенно другая девушка, которая стала бы моей женой и родила бы мне детей. Все, хватит с меня экспериментов. Пора заканчивать эту историю и возвращаться домой.

Вернулась Лина, на руках она держала Ульрику. Девочка улыбалась мне, показывая маленькие зубки.

— Ладно, девчонки, мне пора.

Лина молча смотрела на меня, то и дело переводя взгляд на Татьяну.

— Если что — обращайтесь.

Таня сама подошла ко мне. Мы обнялись.

— Будете в наших краях, милости просим…

— Договорились, — сказала Татьяна. — Мы же поедем еще в Маркс?

Она обращалась уже к своей подруге.

— Конечно.

Я вышел из квартиры, чувствуя на себе тяжелый взгляд Лины. Интересно, что она хотела мне сказать? О чем думала?

Вернувшись домой, я первым делом встретился с Вадимом, передал ему деньги, целых пятьдесят тысяч (ровно половину того, что дала мне Таня).

Мы снова пили с ним пиво в речном кафе.

— Слушай, старик. Я словно и не уезжал… — сказал я. Хотя на самом деле я тогда чувствовал себя каким-то уставшим, даже больным.

В двух словах я пересказал ему историю девчонок. Как я и ожидал, Вадим не поверил в нее.

— В сущности, Дима, какая нам разница, что там произошло? Главное — Рокот мертв. Он сам себя наказал. А ты — дурак, что не взял ничего из той коробки. Просто осел.

— Знаешь, я в поезде подумал кое о чем…

— Дима, да забудь ты уже ее! Брось! Не напрягайся.

— Вот скажи мне, Вадик, если бы ты убегал от бандита, ты полез бы в усадьбу?

— Да я тоже об этом думал… Усадьба — это тупик. Там — верная смерть.

— Вот и я о том же.

На следующее утро я отправился в больницу. Нашел Тамару. Увидев меня, она забеспокоилась.

— Тамара, вы же узнали меня, да?

— Ну да… Вы Дождев, следователь.

— Все правильно. Вы не могли бы мне помочь?

— Да, конечно. Что случилось?

Да, она точно была напугана. Хотя с чего бы?

— Да ничего не случилось. Я хотел бы узнать, при каких обстоятельствах и от какой болезни скончалась Ирма Круль.

Мы смогли приехать в Маркс только спустя два года, и тоже в июне. Так много всего произошло за это время, такие важные события, одно головокружительнее другого, что я не успевала осмыслить их, насладиться ими — эмоции переполняли меня. Я вышла замуж за Леву, как и мечтала, и поняла наконец, что такое быть любимой. А на следующий год, восьмого марта, когда мы с Линой накрывали праздничный стол, поджидая Гурвича-старшего к нам в гости, у меня отошли воды, и ночью появилась на свет моя дочь, которую мы с Левой назвали Маргаритой.

Жили мы теперь за городом, в большом доме — Лина с Ульрикой, и мы с Левой и маленькой Маргаритой.

Пора, пора нам было навестить эти края, заняться ремонтом старого дома Ирмы, привести в порядок ее могилу и поставить ей памятник, и встретиться с Дождевым, единственным человеком, перед которым я испытывала чувство вины. Мы с ним плохо расстались. И если внешне мы оба делали вид, что все как будто бы прояснилось, что он получил ответы на все свои вопросы, все равно каждый понимал, как много осталось недосказанности. А может, и лжи.

Мы отправились в путь на огромной машине — я за рулем, Лева рядом, а сзади расположилась Лина с нашими девочками. Лева, посвященный в нашу историю, пытался отговорить нас от этой поездки, полагая, что мое желание как-то искупить свою вину перед Дождевым — блажь. Что Дождев уже давным-давно все забыл и живет своей жизнью. Кроме того, он считал его болезненным идеалистом, раз тот отказался принять от нас хотя бы малую часть прозоровских драгоценностей в благодарность за свое молчание, а потому предупреждал нас, что наше появление может только разворошить эти, как он выразился, угли. Что от Дождева можно ожидать всего, чего угодно. И самым опасным в этой истории для меня лично было бы официальное обнаружение могилы Рокота.