Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

— Ну и слава богу, я же говорил, что все будет хорошо.

Мы вернулись в машину и поехали в город. Любовь Николаевна подготовила дом Ирмы к нашему приезду. Она встретила нас на крыльце, мы обнялись. По выражению ее лица мы с Линой поняли, что она не сердится, что спокойна и даже счастлива видеть нас. Это тоже придавало сил.

Конечно, самую большую радость ей доставили наши девочки. Пятилетняя Ульрика, тихая и очень послушная, сразу стала ее любимицей.

— Будешь мне помогать по хозяйству, — говорила Любовь Николаевна, крепко держа ее за руку и показывая дом.

С моей Ритой ей пообщаться пока не удалось — малышка крепко спала в специальной дорожной кроватке, которую мы занесли в дом и поставили на кровать в спальне.

Я познакомила Любовь Николаевну с Левой.

— Мне очень приятно! Я вообще рада, что вы приехали всей семьей! Жаль, как жаль, что Ирма не дожила. Как бы она обрадовалась. А Ульрика — какая чудесная девочка! Настоящая красавица! Ирма ее очень любила…

Любовь Николаевна накормила нас обедом и ушла к себе, чтобы дать нам возможность отдохнуть с дороги. Лева сразу же уснул в обнимку с Ритой. Нам же с Линой было не до сна. Мы должны были поговорить с Любовью Николаевной в спокойной обстановке. И мы, уложив и Ульрику спать, отправились к соседке.

— Нет-нет, меня никто не беспокоил, девочки вы мои. Успокойтесь. Вот один раз только был ваш Дождев, это еще в самом начале, задавал какие-то вопросы, и все.

Она напоила нас компотом и всячески старалась нас успокоить.

— Да все будет нормально! Дождев — нормальный человек, его в городе уважают. Если он пообещал вам молчать, значит, и будет молчать. Да и вообще, тебе, Танечка, нужно благодарность объявить, что ты избавила всех нас от этого бандита!

— Да только я вот уже два года живу в постоянном страхе, — призналась я. — Не то чтобы он мне снился, нет, я до сих пор вздрагиваю от телефонных звонков или, к примеру, если вижу, что к нашему дому подходит какой-то мужчина. Мне постоянно мерещится, что это Дождев.

— И у меня такие же страхи… — сказала Лина. — Вот вроде бы все нормализовалось, все случилось так, как и мечтала Ирма, у нас есть дом, и теперь Ульрика никогда и ни в чем не будет нуждаться, мы выполнили все то, о чем она просила меня… Но радости от всего этого нет. Мы находимся в постоянном напряжении.

— Думаю, это отражается и на нашей с Левой семейной жизни. Я постоянно напряжена.

— Ну тогда вы правильно сделали, что приехали. И тебе, Танечка, действительно надо встретиться с Дождевым и поговорить.

— А как вообще в городе? Все спокойно?

— Он не приезжал, — сказала, грустно улыбнувшись, Людмила Николаевна.

Мы с Линой переглянулись.

— Может, оно и к лучшему, — произнесла Лина. — Так оно как-то спокойнее.

Поскольку в наши планы входило заняться ремонтом дома, то я оставила Лину с Любовью Николаевной, чтобы они поговорили о том, какой объем предстоит сделать мастерам, которые уже завтра должны будут приступить к работе. Кроме того, завтра же должны были подойти люди, которых мы собирались нанять, чтобы они привели в порядок сад. Кроме того, надо было купить хорошую газонокосилку, поскольку огород, как я думала, зарос травой.

— Танечка, Лина, но огород не зарос травой! — воскликнула, краснея, Любовь Николаевна. — Нам всем было тогда как-то не до огородов… Словом, я все это время сажала там картошку. В саду, конечно, много работы, но огород в полном порядке.

— Так это же отлично! — воскликнула Лина.

Лина. Я почти ничего не рассказала о ней. Какая она? Тихая и незаметная, очень скромная. А еще преданная, верная и очень добрая. Глядя на такую, никому и в голову не придет, что это именно вокруг нее когда-то завертелись, заклубились такие драматические события, которые перевернули сразу несколько жизней.

У нее и внешность обычная: бледная кожа, каштановые волосы, длинноватый нос, тонкие губы и всегда грустные глаза. Но как жаль, что тот, кто мог бы заставить эти глаза сиять от радости, а губы улыбаться, исчез из ее жизни так же внезапно, как и появился, правда, оставив после себя свое чудесное продолжение…

Я оставила Лину у соседки, заглянула в дом Ирмы, где Лева сладко спал, прижимая к себе маленькую Маргариту, и отправилась к Дождеву.

Я не знала, где он, на работе или нет. С тех пор, как я рассталась с ним еще на нашей съемной квартире на Масловке, мы больше и не разговаривали — не о чем было. К тому же я знала, что он обижен.

Конечно, он и не подозревал о моем приезде и уж точно не был к нему готов. Возможно, и в его личной жизни произошли перемены, и он мог жениться или просто влюбиться в девушку.

Я позвонила ему. Он сразу снял трубку. Конечно, увидел мое имя. Хотя откуда такая самоуверенность? Ведь он запросто мог стереть мой номер из своего телефона.

— Привет, Дима.

— Привет, — услышала я.

— Я приехала. Надо поговорить. Ты найдешь время?

— Хорошо.

Мы договорились встретиться с ним в речном кафе. Я отправилась туда пешком. Шла по красивому зеленому бульвару и вспоминала, как носилась по этому городу без денег, напуганная до смерти, как останавливалась в какой-то маленькой гостинице, кажется «Голубка», чтобы убить время, как спала на пляже… Сейчас, когда я зажила совершенно другой жизнью, когда у меня были Лева и Маргарита и когда моя жизнь наполнилась новым смыслом, даже страхи мои стали другими, может, и не такими явными, но какими-то глубинными, опасными, ведь я по желанию Дождева могла все это потерять.

Я опоздала, потому что шла пешком, Дождев сидел за столиком на террасе возле деревянного парапета, за которым уже плескалась темная, зеленоватая мармеладовая вода.

Мы оба были с ним в джинсах, майках. Хотя если вернуться в прошлое, то мне хотелось бы, чтобы на мне было воздушное летнее платье в красных маках, а на ногах — изящные туфельки. Несмотря на то, что я была счастлива с Левой, мне хотелось (мысленно, конечно) снова соблазнить Дождева. Хотелось подойти к нему, поцеловать его в губы и сесть к нему на колени. Не думаю, что это испорченность. Просто этого желают многие женщины, даже самые счастливые, — почувствовать свою власть, насладиться тем впечатлением, что ты производишь на мужчину, который тебе нравится. А Дождев мне нравился, и даже очень. Но я испытывала к нему чувство, совсем не похожее на то, что испытывала к Леве. Дождев был моей сладкой отравой, мужчиной, память о близости с которым не так уж и редко будоражила мое воображение, волновала меня. Я бы не хотела быть его женой, но любить его на расстоянии какой-то особенной любовью, знать, что он есть и что я еще помню вкус его губ — разве это преступление?

Конечно, я не села к нему на колени и не поцеловала его губы. Но мы все равно обнялись и легко поцеловались, как старые знакомые.