Андрей Фёдоров - Желтый караван

Удар двери закончил очередную часть жизни. Унес навсегда еще одного человека. Но в комнате все осталось так же, словно никто сюда не входил и не говорил здесь только что.

На следующее утро Степанов отомкнул (опять заело!) сейф и достал тетрадь.

Открывалась она номером и датой — «1951 г.» Судя по номеру, существовала у Ялдыкина целая зловещая библиотечка по крайней мере из пяти тетрадей.

Степанов просмотрел «оглавление» и раскрыл тетрадь на странице тридцать восьмой:

«Степанов Н. Т. Происхождение крестьянское. Служит с 1947 г. По службе исполнителен, указания выполняет, общественные нагрузки несет. Якобы семеен, дочери (при посторонних) внушает идейные мысли. В кражах, взятках и сокрытии не замечен, что не соответствует положению. От работы по выявлению отказался (I). Два раза без видимой, конкретной причины заходил к Егошиной А. И. (№ 8), якобы из половых потребностей, в чем ему было отказано. Егошина о нем отзывается положительно (II). Политическую литературу изучает, но мысли вслух не повторяет. Читает с неизвестными целями психиатрическую литературу. Читает с неизвестными целями Ги де Мопассана. В юности был дружен с Э. Ф. (№ 4), который «КРА-58 прим.», о нем и сейчас (!) отзывается положительно (III). Лично ко мне в аспекте враждебен (IV). Считаю «ПП» по пунктам I, II, III, IV».

— Мало про меня чего-то, — удивился Степанов, — крапепе!

На соседней странице оказалась небольшая заметка о спортивном Евгране:

«…увлечен в одиночестве спортом и новым видом (иностранным) спорта — хоккеем, мало читает положенной литературы, аполитичен. Считаю условно «ПП».

— Оба мы «Пепе», Евграша! Заспал ты, видать, какую передовую!

Степанов решил, что интереснее и полезнее будет заглянуть в «выявленное» нутро тех, кого Ялдыкин боялся, о ком строчил «заявления».

Итак, страница двадцать первая:

«Стародомская Е. С. Из дворян. Отмечены неоднократно следующие высказывания при двух-трех свидетелях: 1. «Управлять государством должны интеллигентные люди». 2. «Социалистический реализм есть якобы поиск доброты и чести в человеке, но это нельзя выдумать, когда этого нет, потому что ложь есть ложь, что нельзя искусство прикручивать к нуждам, как фонарь к нужнику». 3. «Кто ничего хорошего не видел, того устраивает текущее положение». 4. «В лагеря сажают умных, чтобы легче было управлять дураками и чтобы всех запугать». 5. «Специально спаивают народ». 6. «Главный философ 19 века — поэт Пушкин А. С.».

Стародомская Е. С. положительно отзывается о некоторых евреях. Читает Библию. Говорит, что «высшая мораль выработана якобы еще христианством». Сама Стародомская Е. С. является воинствующей христианкой, держа дома иконы под видом «мадонн» и Евангелие и имея выражения типа «схвачен зверь и с ним лжепророк», имея в виду…? и разбирается в искусстве. Слушает песни Вертинского, упоминает разные имена, например, Булата Окуджаву. У нее бывают по воскресеньям гости из г. Москвы. Один (не установлен) привозил, вероятно, журнал, иностранного происхождения с голой женщиной на обложке. Судя по всему вышеизложенному, Стародомская Е. С. имеет полностью общий образ мыслей со своим бывшим сыном (КРА-58), о ком мною в свое время сообщено. Стародомская Е. С. подлежит немедленному УКВН!»

— Укэвээн, — прочитал Степанов, — без шифровальника и не разберешься! В аспекте!

Страница пятнадцатая:

«Егошина А. И. (№ 8). Из служащих. После УКВН своего мужа пыталась якобы покончить с собой, но заявила, что решила продолжать жить ради сына, которого воспитывает. Есть сведения, что воспитывает его в целом правильно, но результаты еще не уточнены. Мои сведения о ее муже (№ 5), собранные мною и реализованные как КРД со справедливым возмездием, как положено, в 1950 г., свидетельствуют о наличии возникшего сходного образа мыслей, что подтверждается сообщениями А. Ч. (№ 3), что 22 мая 1949 г. неустановленным лицом Егошиной А. И. была передана записка от мужа из Казанской первой следственной тюрьмы (Большая Вахитовская улица, дом 18) при полном запрете на право переписки. Содержание записки имело объем в одну страницу и, со слов А. Ч. (№ 3), имело содержанием якобы заверения в любви и прощанием. Егошина А. И. на записку реагировала молча, но прокусила себе до крови губу, что может свидетельствовать о сильном сочувствии и переживании содержимого записки. С тех пор она молчит, но мысли должны быть и их образ ее характеризует отрицательно, тем более, что Егошина А. И. с мужчинами не встречается, так как якобы по-прежнему ждет мужа (?). Несмотря на видимое отсутствие провокационных высказываний (а несообщение о записке?!), все это является свидетельством наличия враждебного нашему строю образа мыслей оставленной на свободе ЧСИР. Считаю, в свете изложенного, подлежит немедленному УКВН».

Вот тут Степанов тетрадь отложил. Губу он себе не прокусил, но сидел некоторое время неподвижно и прямо (с хохолком надо лбом и крупным носом — в профиль похожий на петуха).

— Полюбил ты Егошину-то! Молчащие-то страшней всех, видать! То-то тебя как раз к ней под бок подселили!

Далее следовала Малахова А. Н.

— Привет, баб Грунь!

«…говорит при скоплении общественности, что раньше было «веселее» (когда это?). Критикует вышестоящих лиц неоднократно, называя их «долдонами», вызывая сочувствие у уголовных элементов. Общественность способна призвать к действиям и антисоветскому образу мыслей, так как говорит, что думает. Меня ненавидит. Ранее была распущенной в половом смысле. Подлежит УКВН».

Далее какое-то неведомое «лицо меня заменяющее» Ялдыкин вяло упрекал в порнографии и ставил шифр «ЧСИР».

— Хватит, — Степанов положил тетрадь в сейф и снял трубку:

— Володьк? Это Николай. Ялдыкин там на месте? Ты смотри! Да-да! Образец! Канцобразчик. Да, не похоже на него. Не иначе — заболел. Ладно, мне все равно в ту сторону. Да. На днях пообщаемся.

— Чсир, укэвээн! — Степанов торопливо одевался. — Ххмыррь!

Последние дни зимы. Деревья стоят в воронках, тропа провалилась, почки приготовились лопнуть… Хруп, хруп, хруп…

— Счет?! Заспал я!

— Восемнадцать на двадцать четыре! Укэвээн!

— Кранты-ы-ы! — аполитичный дед Евгран удалился за сосновую колоннаду.

А княжеский дом сиял окнами, приближался, навис над Степановым как туча.

Он прошел меж мертвых юношей-фараонов в просторный подъезд особняка, заставленный санками и ящиками, и поднялся по барской лестнице навстречу детскому радостному голоску глухой бабки Фроськи:

— Идеть, — согласился Степанов, — приближается!

Он подергал дверь к Ларионовым и только потом подошел к двери Ялдыкина — ближней к лестнице. Дверь была приоткрыта.