Вера Переятенец - Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом

— Ишь, какая расфуфыренная, белье ей мое не нравится. А где я, скажите, буду детские пеленки сушить? Пусть лучше наш сосед сверху свой пепел не сыпет, а то вдохновения у него нет, так он курить на балкон выходит и все не в пепельницу, а к нам. Весь укроп мне засыпал. И чем, скажите, мои чистые пеленки хуже колес грязных, которые на всех балконах лежат? То-то. Эстетики ей подавай. А мне что прикажете: сырость в квартире разводить?

Давно нет на свете той строгой дамы, профессорской тещи, да и самого профессора, а Светкин балкон единственный в этом доме, на котором сушится белье.

— Эй, Светик!.. — Вероника помахала рукой подруге, и та сразу же ответила ей, а из комнаты выпрыгнуло все ее семейство: и старший Боря, и девочки-близняшки. Да, богатая подруга, ничего не скажешь. По нынешним временам просто мать-героиня.

Вероника поднялась на третий этаж и, выйдя из лифта, очутилась в объятиях друзей. Дети повисли на ней, так что матери пришлось проявить строгость.

— Нечего, нечего, потом с крестной пообщаетесь. Давай пакет, что там у тебя? Ну, вот затарилась. Не надо было ничего. Хотя пригодится. С этой оравой продуктов не напасешься. Дети в рост пошли, если раньше за ними с ложечкой бегали, то теперь они от холодильника не отходят. Хоть замок вешай. Я, главное, Машке с Сашкой говорю: «Нечего есть, дуры, будете толстыми, никто замуж не возьмет». А они даже слушать не хотят. Сейчас в магазинах вроде бы все есть. Я не представляю, как мама с нами в советское время обходилась.

— Девочки, чем вы тут занимаетесь? Так, сегодня я на хозяйстве. — Это Ольга Сергеевна выплыла на кухню.

— Здравствуйте еще раз, Ольга Сергеевна.

— Здравствуйте, здравствуйте, Вероника, хорошо выглядите, только глаз как-то не горит.

— Да забот много и работы.

— А работать много не надо.

— Так кто же кормить будет? У меня же мама, сын на руках.

— Ну, сыну твоему давно пора самому работать. Покойный Михаил Дмитриевич на мне женился в восемнадцать лет. И Светка у нас сразу же родилась. И ничего, как-то выкручивались. Он подрабатывал все время. То грузчиком, то сторожем, а то и в преферанс играл. И это не помешало ему стать доктором наук. А Вам, милочка, нужно больше о своей личной жизни думать. А будет она, личная жизнь, будет и кому семью накормить.

— Ну, не знаю, Ольга Сергеевна. Это по молодости все легко, а сейчас я как-то чересчур разборчива стала.

— Нет, все равно о личной жизни думать надо, дорогуша. Ладно, вы, девочки, идите стол накрывайте, а я тут на скорую руку что-нибудь приготовлю. Сколько у вас тут продуктов!? Надо яичницу грандиозную сделать. И бутербродов. Думаю, этого достаточно. На сладкое — пироги. А это что? Боже! Мой любимый зефир. Можете обижаться, но я его спрячу, а то эти троглодиты мне даже попробовать не дадут. Они обойдутся, им талии нужно держать. А я их провожу завтра всех из дому — хоть кофейку попью спокойно.

Надо сказать, что в философии Ольги Сергеевны была своя логика и правда. Она жила именно так. Будучи старше своего мужа лет на пять, она сумела создать такую обстановку в семье, что именно он думал обо всем: зарабатывал деньги, заботился о том, чтобы у семьи была хорошая квартира, достойный отдых, у супруги — приличная одежда, а она была хранительницей домашнего очага. Причем не следует полагать, что она с утра до вечера занималась домашним хозяйством. Вовсе нет. Вернувшегося с работы мужа могла ждать «грандиозная яичница» и суп из пакетика, но, накрыв на стол, она могла развлекать его рассказом о новом романе, опубликованном в «иностранке», или о великолепной выставке, куда они должны сходить все вместе в ближайшее воскресенье. Вместо приобретения ковров, стенок и хрусталя они тратили деньги на поездки по стране, книги, покупку билетов на дефицитные спектакли. Без суеты, лишнего усердия она добивалась тех же результатов, что измотанные бесконечными стирками и готовками обедов среднестатистические советские домохозяйки. При этом жизнь вела более интересную и насыщенную, чем они. Тут было чему поучиться.

Вероника со Светланой переместились в гостиную, где стоял большой круглый стол, в разложенном состоянии способный вместить всех членов семьи; постелили скатерть, и Светлана достала стопку тарелок и ножей, не особо утруждая себя сервировкой.

— Так, детям выделим долю и отправим к себе, а то они посидеть по-человечески не дадут. А мы тут выпьем, поговорим. — Она открыла бутылку вина и налила два бокала вина. — Садись пока, давай за встречу!

— Давай!.. — И Вероника приземлилась на уютный угловой диван, появившийся в квартире после их возвращения из Америки.

— Ну, рассказывай, зачем в Москву пожаловала?

— Да дела у меня тут по экспертизе, уточнить кое-что надо было.

— А что за художник?

— Муж нашей дальней родственницы. Юдин.

— Это книжник, что ли?

— Да, только он в первые годы советской власти создавал супрематические рельефы. Вот я ими и занимаюсь.

— Ну, знаю такие.

— Кстати, я у тебя хотела спросить кое-что. Ты ведь в разные города в командировки ездила. В Тобольском музее его картин, случайно, не видела? Я тут обнаружила в архиве, что две его картины продала в Наркомпрос еще его первая жена, а тот их в Тобольск направил.

— И ты ради такой информации в Москву приехала?

— Ну не только. А что?

— Эх, надо было меня спросить. Позвонила бы лишний раз подруге. Вот тебя боженька и наказывает лишней тратой времени.

— Ну ладно, не томи.

— Держи литературу, смотри и слушай… — С этими словами Светка достала с полки каталог в глянцевой обложке с надписью на английском языке. Это был каталог выставки «Авангард из русской провинции», проходивший в Милане аж в 1991 году. Пролистав его, Вероника увидела две работы Юдина. Да, это были рельефы, аналогичные тем, что хранились у вдовы. Значит, версия с участием в этом деле Маргоши, действительно имеет место быть.

— Ну что, понравились?

— Да, знаешь, у вдовы его оказалось еще несколько работ из этой серии.

— Ну, тогда цены им нет, поскольку это будут единственные работы раннего Юдина.

— То есть как единственные? А эти из Тобольского музея.

— А эти тю-тю. Эти работы привозили к нам в контору еще в 90-м. Тогда, сама знаешь, мода была на все советское в мире, и на авангард наш в том числе. Вот какой-то умник из внешнего отдела выставочного объединения имени товарища Вучетича и придумал организовать эту выставку, прокатить по миру, денег для страны заработать. Все картины у нас тогда собрали, мы их подреставрировали, освежили. Юдинские, кстати, в плохом состоянии были. Задники отваливались, и вообще, чуть ли не краска осыпалась. Хранились ведь бог знает как. Как еще совсем не уничтожили из-за идеологического несоответствия генеральной линии партии. Ну вот, мы эти работы почистили, укрепили. Уехали они на выставку и все — не вернулись.