Вера Переятенец - Восемь дней в сентябре и Рождество в Париже. Антикварный детектив. Или детективная история, разгаданная экспертом

— Но у многих сотрудников музеев нет такой возможности. Писать книги — это ведь уметь надо. Большинство просто честно отсиживает рабочий день, ну, выполняет какую-то работу.

— Конечно, обустраивать собственную светскую жизнь за государственный счет намного приятнее. Я помню, как я начинала в Эрмитаже работать еще при советской власти: спесь высокомерная во всех, постоянное осознание того, что тебя чем-то обделили, недооценили, при этом никто пальцем не пошевелил, чтобы найти такое занятие, чтобы зарабатывать побольше. Знаешь, я иногда встречаюсь со знакомыми, так оттуда почти никто и не ушел. Те дамы, которым тогда было около шестидесяти, продолжают работать, только им теперь около восьмидесяти. Представляешь, люди приходят в музей отдыхать, а тут вокруг геронтологическая клиника. Да еще какого рода клиника! Как говорила одна из моих знакомых, прошедшая героический путь от ярлычницы в Апрашке до директора ювелирного магазина: «Овощной отдел». Я потом такой пошлости не встречала даже в магазинах, как в элитном обществе Эрмитажа.

Так что образ музейного сотрудника как некого суперинтеллигента, книжного червяка, который ничего, кроме бескорыстного служения искусству, не хочет знать, давно уже не актуален. Да и как показали последние события — я имею в виду эрмитажную кражу века — бескорыстно никто не хочет служить. А ведь все всё знали заранее: и зарплаты, и уровень нагрузки. Рая на земле ведь никто не обещает. Но нет, нам нужно только то, что мы хотим.

Я понимаю, во времена советской власти, когда все были одинаковы и большинство населения горбатилось от звонка до звонка. Это в какой-то мере была элита. Сотрудник музея, конечно, не как артист БДТ, но звучало гордо. А сейчас-то что? Наверно, всем им еще служит утешением тот факт, что они уже своим местом работы приобщены к элите. Если раньше по ту сторону были плохие коммунисты, сотрудники райкомов и КГБ, то теперь это новые русские. А мы все равно остались лучше них — бедные, но гордые… В общем, закроем эту тему. Лучше мы поработаем, но как-нибудь самостоятельно выплывем.

Между прочим, если посмотреть на наших, кто где работает, то картина самая безрадостная. Кто в провинциальных музеях — так те там и сидят, и я думаю, у них та же самая судьба, как у питерских. Да, вроде бы кому-то позавидовать можно было. Квартиры, прописки, работа сразу в крупнейших музеях. А прошло вот уже больше двадцати лет, ты знаешь, ничего не изменилось. Те же самые квартиры, работают там же. Среди наших только двое в свободном плаванье: Машка Марченко наша — так та музей частный организовала. Это у нее такая форма бизнеса. Коллекция небольшая, но хронологически идеально выстроена. Она ее где только не собирала: и по помойкам, и по европейским блошиным рынкам, а сейчас любо дорого посмотреть. К ней все школы и детсады записываются на экскурсии за месяц вперед. А выставки какие интересные она показывает: и старенькие игрушки, и современных кукольников. От посетителей отбоя нет, но, конечно, возит на продажу кое-что и в столицы, и в Европу. Молодец, да и только. Ей тут недавно предлагали продать ее собрание. Музей истории города хотел купить. Но она представила, что над ней какой-нибудь начальник будет и она из самой себе хозяйки превратится в подневольную девку-чернавку, то быстренько передумала. И правильно сделала.

Ольга, кума моя, та вся в проектах международных. Она то финские, то шведские выставки организовывает, то сама на какие-то мастер-классы ездит. Тоже все непросто было. И денег не хватало поначалу, и с помещениями были проблемы. У нее же сначала на Пушкинской, 10 была галерея, но после ремонта ее там не оставили. Но потом как-то наладилось. Так что она у нас сейчас независимый куратор.

— Вот видишь, все само собой и наладилось, а ты просто зациклена на своих деньгах.

— Да не зациклена, просто боюсь. На мне ответственность за своих лежит, да и вообще. Это, наверное, привычка такая. У меня просто никогда в жизни ничего само собой не получалось. Так что, как там говорится, — не учите меня жить… Давай лучше продадим что-нибудь совместно. Денег наживем и кризис переживем.

— А что, есть что продать?

— Есть, конечно. У меня тут перед самым отъездом клиентка одна старая проявилась. Там кое-что и по мелочи есть, но с этим я сама справлюсь. Заработок там невелик — ну тысячу — полторы на посредничестве заработаю и все. А вот картинка у нее одна есть просто замечательная. Представляешь, Воробьев, учитель Саврасова.

— Да ладно?

— Именно, и, похоже, 99,9 %, что подлинный. Представляешь, она эту картину по обмену получила.

— То есть?

— Ну, она за своего покойного мужа когда выходила, у нее квартирка была небольшая и у него. Она его из первой семьи, что называется, уходом взяла. А выменяли они трехкомнатную на Невском проспекте. Там профессор старенький с невесткой не ужился — вот и поехал в кирпичный однокомнатный кооператив в Московском районе, а молодые в новенькую панельную двушку. Ну, сама понимаешь, какая разница в таких квартирах в габаритах и потолках. Так что эта картина и монументальный резной немецкий буфет не вписались в новую жилплощадь и остались на своих местах. Уж почему у профессора все это продать ума не хватило — непонятно. Все-таки даже по семидесятым годам это денег стоило. Может, возиться не хотелось, или новые жильцы денег дали, я не знаю. Только сейчас мадам моя очень на эту картину рассчитывает. Давай продадим какому-нибудь богатенькому московскому Буратино. Денег заработаем.

Светик как-то сразу оживилась и взбодрилась.

— Так, так, так… А красивая картина? Я, конечно, извиняюсь за такой искусствоведческий термин.

— Да чего уж там, мы не на лекции. Картинка действительно красивая. Представляешь эдакий романтический пейзаж с луной, речкой, мостиком и кустами. Полный комплект.

— Большая?

— Формат хороший: метр на полтора.

— А фото есть?

— Да, вот в фотоаппарате у меня достаточно хорошие снимки получаются.

— Давай карту вынимай, сейчас Борька распечатает.

Старший сын тут же был задействован в помощь маме и за лишний кусок пирога и еще горку бутербродов вскоре выдал пачку фотографий.

Светик перебирала фотоснимки, где был и общий вид, и фрагменты, и отдельно подпись, и прочие важные детали. Наконец она произнесла как бы про себя:

— Слушай, похоже, то, что надо.

— Уточни.

— Знаешь, у нас тут сосед новый поселился. Вместо Марии Никитичны, ну, этой вдовы классика нашего соцреализма. Представляешь — он пластический хирург. Говорят, у него половина светской Москвы уже оперируются. Ну вот, он, когда ремонт закончил, то со всеми соседями познакомился, вежливость свою и благовоспитанность показывал. Когда уж узнал, что в реставрационном центре работаю, то сразу как-то оживился. Мол, я, конечно, не специалист по искусству, но я бы очень хотел, чтобы вы мне, Светлана Дмитриевна, что-нибудь порекомендовали. Хотелось бы мне, мол, какой-нибудь пейзаж прикупить в гостиную. Айвазовского я, конечно, не потяну, но вот что-нибудь русское и неизбитое я бы с удовольствием поимел тысяч так за 250 зеленых.