Юджин Бердик - Гарантия безопасности

— Какое количество оборонительных средств израсходовали «виндикейторы»? — спросил генерал.

— Эскадрилья продолжает действовать согласно оперативным инструкциям, — ответил механический голос. — Самолет номер шесть ведет огонь ракетами «воздух — воздух» по всем ракетам и самолетам, выходящим на настоящие цели. Номер шесть израсходовал до пятидесяти пяти процентов боекомплекта. Каждый из остальных бомбардировщиков сохраняет полный боекомплект ракет «воздух — воздух».

На экране советский истребитель вдруг изменил курс и ринулся на головной «виндикейтор». Самолеты сближались с общей скоростью свыше 3000 миль в час. У генерала Боугэна сжалось сердце. Разум желал победы советскому летчику. Инстинкт, воспитанный годами службы, сдавливал душу безнадежным сочувствием к «виндикейтору».

Решение было принято внезапно. От «шестерки» отделился крохотный импульс, на мгновение завис на месте, а потом, подобно метеориту, оставляя за собой еле заметный светящийся след, устремился к советскому истребителю. Ракета «Бладхаунд». Скорость около 1500 миль в час, прикинул Боугэн. Советский самолет начал вычерчивать зигзаги в воздухе — какой-то прибор на борту засек приближение ракеты. Когда «Бладхаунд» оказался в нескольких милях от него, советский летчик тоже выпустил ракету, развернувшуюся в направлении приближавшегося снаряда. Но было уже поздно. Еще секунда, и на экране расплылось грибообразное пятно. «Бладхаунд» сбросил боеголовку. В пятне растворились и «Бладхаунд», и советская ракета, и истребитель. Американский бомбардировщик вильнул в сторону от пятна, разросшегося подобно злокачественному зеленому наросту. Затем, потускнев, пятно исчезло совсем.

— Господи, ну и тряслись, наверное, поджилки у парней на том «виндикейторе»! — сказал кто-то в зале.

Севернее «виндикейторов» еще один советский истребитель изменил курс, а вслед за ним и другой. Оба шли по электронному лучу, выслеживая невидимые цели.

Самолет номер шесть пронесся мимо, но тут же оба истребителя выпустили по две ракеты, устремившиеся к ближайшему «виндикейтору». Атакованный бомбардировщик и «шестерка» немедленно ответили залпом из шести ракет по двум советским истребителям.

Четыре советские ракеты шли с гораздо меньшей скоростью. Ракеты «виндикейтора» ринулись к ним, замешкались на секунду, затем ринулись к большим целям.

— О господи! — прошептал полковник Касцио. — Прошли прямо мимо ракет!

Двумя секундами позже оба советских самолета поглотило расплывающееся зеленое пятно. Но выпущенные ими четыре ракеты продолжали полет. Атакованный «виндикейтор» заплясал в воздухе, резко меняя курс и потолок, и выпустил еще четыре «Бладхаунда». Но советские ракеты были уже слишком близко. Они, казалось, слились с «виндикейтором», и «виндикейтор» исчез.

В зале царило гробовое молчание. Большинство из присутствующих впервые «видели» гибель своего самолета. Но генерал Боугэн во вторую мировую насмотрелся их немало. И на экране радара, и собственными глазами. Сейчас, понял он, настал момент задать тон. И включил микрофон, чтобы его слышали все.

— По-видимому, русские используют новую ракету, чрезвычайно низкая скорость которой компенсируется большим радиусом действия, — отчетливо произнес он. — Большим, чем мы предполагали. Компьютеры, встроенные в наши ракеты «воздух — воздух», засекли четыре советские ракеты, но «просчитали», что те движутся слишком медленно, приняли их по скорости движения либо за ложные цели, либо за самолеты воздушной разведки, а потому миновали их, устремившись за советскими истребителями. Что ж, не все же выигрывать.

И тут же ощутил невольную иронию собственных слов. «Виндикейторы» не должны выиграть, они должны быть уничтожены, иначе Бог знает что произойдет. Но все воспитанные годами инстинкты были на стороне «виндикейторов». Ведь они были свои. Боугэну стало не по себе, до того его раздирали противоречия логики и чувства.

— Генерал, прежде чем станет лучше, будет намного хуже, — сказал кто-то.

Обернувшись, он понял, что это сказал Рэскоб, стоящий, широко расставив ноги, грызя потухшую сигару, вперив взгляд в экран. Даже в приглушенном свете видно было, как побледнело его лицо.

— Вы правы, сэр, будет много хуже, — согласился Боугэн.

— Выдержат ли все наши люди? — спросил Рэскоб. — Не только те, кто здесь, но и те, кто в небе? В конце концов, там ведь тоже гибнут наши, трудно безучастно наблюдать за этим. Есть опасность, что кто-то не выдержит, и?..

— Мало вероятно, конгрессмен Рэскоб, — ответил генерал. — Все специально отобраны, проверены, обучены и вымуштрованы до того, что уже не поймут, где — учение, а где — всерьез.

— Надеюсь, вы правы, генерал, — сказал Рэскоб. — Не знаю, какие меры предпринимает президент, но не дай Бог ему ошибиться в них. Советский премьер не будет долго сидеть сложа руки и смотреть, как наши самолеты идут на Москву. Все зависит от того, сумеет ли президент убедить его, что произошел несчастный случай. Если нет, то разразится всеобщая война на полную катушку, трах-бах, дым и пепел. Верно, генерал?

— Да, сэр, верно, — согласился Боугэн.

И внезапно почувствовал симпатию к Рэскобу. Твердый человек, быстро соображает и реально смотрит на вещи. Генерал впервые по-настоящему понял, что теперь все действительно зависит от президента. Если только не поможет какое-нибудь чудо, один или два самолета прорвутся к Москве. И если советские не поверят, что нападение произошло случайно, по ошибке, они не смогут не нанести ответный удар.

— Вы имеете хоть малейшее представление, как это могло произойти, генерал? — спросил Рэскоб.

У Боугэна голова пошла кругом, его охватило чувство потерянности.

— Ни малейшего, сэр. Нам говорили, что система абсолютно надежна и безопасна. Да, конечно, отдельные ее компоненты могут время от времени выходить из строя, но вся система в целом контролирует самое себя. Так нам объясняли.

— Объясняли! — вмешался в разговор Кнэп, и в голосе его звучало изумление. — А кто объяснял-то? Вечно приказывает и объясняет таинственный некто! Но ведь мы — те, кто изобретает и изготовляет технику, кто имеет представление, для чего она предназначена, — мы-то никогда никому не говорили, что она непогрешима. Но где-то в Вашингтоне таинственному некто понадобилось доказать, что она безупречна и не способна ошибаться. Нет, генерал, непогрешимых и безупречных систем не существует вообще, вот этого и надо было вам объяснить.

— Вот что, дружок, в Вашингтоне вы не получите ни ассигнований, ни увеличения штатов, ни рабочей силы, если не будете утверждать, что предлагаемая вами вещь является верхом совершенства, — грубо отрезал Рэскоб. — Там приходится выступать перед комиссией по ассигнованиям и убеждать в безупречности вашей системы сначала самого себя, а потом и комиссию. И ни один сукин сын в этой комиссии даже не пикнет «нет». Потому что мы никакие не вундеркинды и в электронике ни бум-бум. Вот и трясем мошной. А что нам еще остается?