Михаил Шторм - Во власти Бермудского треугольника

— Как ты относишься к теории Коротича? — поинтересовался Николас, делая маленькие частые глотки, после каждого из которых не забывал облизывать губы.

— Про параллельные миры? — уточнил Быков.

— И другие измерения, — кивнул Николас утвердительно.

— Признаться, я плаваю в этом вопросе, Ник. Может, просветишь?

— С удовольствием, Дима…

Во вступлении писатель прошелся по всем известным религиозным учениям и подытожил, что все они признают существование невидимого мира, где обитают ангелы, демоны и души умерших.

— То же самое у язычников и дикарей, — сказал он. — Завидное единомыслие, не так ли?

— А тебя это не настораживает? — спросил Быков. — Дикари толкуют о мире духов, и все мистики вторят им. И так с первобытных времен повелось. Думаешь, древние лучше разбирались в мироздании, чем современные ученые?

— В том-то и дело, — кивнул Николас, отставляя пустую чашку. — В этом вопросе наука заодно с религией, как бы она ни пыталась отмежеваться.

— Разве?

— Посуди сам, Дима. Например, существует мир ничтожно малых величин, которыми оперирует микробиология. А астрофизики и астрономы запросто рассуждают о солнечных системах и галактиках. И что? Все это допущения, умозрительные построения. Атомные структуры, электроны, электромагнитные волны, излучения, черные дыры, протоны и нейроны… — Николас пошевелил пальцами в воздухе. — Разве это не химеры, не попытки описать невидимый мир? Одни ученые глядят в микроскопы, другие в телескопы, но и те и другие на самом деле видят лишь незначительные детали, какой бы авторитетный вид на себя не напускали.

— Где-то я читал, что люди воспринимают какие-то десятые доли процентов окружающей действительности, — согласился Быков. — Слишком ограниченный набор чувствительных органов.

— Об этом я и толкую, — обрадовался Николас. — Мы смотрим, но не видим, слушаем, но не слышим. Волк по запаху способен определить возраст оленя, находящегося за несколько миль, а человек свежий йогурт от прокисшего с трудом отличает. Но при этом берется судить о вселенной и о том, как она устроена.

— Тут я с тобой не вполне согласен, Ник. Люди обзавелись множеством приборов, компенсирующих недостатки чувственного восприятия. Химики и физики научились исследовать явления в таких малых частицах и в таких отдаленных мирах, которые никогда не будут доступны обычному человеческому зрению…

Эстафету подхватил Николас:

— Но их старания лишь подтверждают идею существования огромного невидимого мира вокруг маленького видимого.

Он поочередно развел руки на всю ширину, а потом показал пальцами нечто крошечное. Поговорив еще немного на эту тему, собеседники сошлись во мнении, что невидимые миры, несомненно, существуют и оказывают влияние на мир видимый.

— Но влияния эти остаются непостижимыми для человечества, — заключил Николас Стрейнджлав. — Это как муравейник и люди. Что могут сказать муравьи о мальчишке, разрушившем муравейник? Или о строительстве дороги, проходящей через места их обитания? Я вообще сомневаюсь в том, что какой-нибудь жук способен увидеть нас, когда мы берем его в руки. Мы для него остаемся в ином измерении. Примерно так я представляю себе многомерность вселенной.

— Четвертое измерение — это зона за пределами нашего восприятия? — уточнил Быков.

— Почему нет? Обрати внимание, выражение «четвертое измерение» постоянно звучит повсюду, но очень редко кто понимает и может объяснить, что под этим подразумевается. Обыкновенно «четвертое измерение» используют как синоним чего-то таинственного, чудесного, сверхъестественного. — Николас уселся поудобнее, забросив ногу за ногу. — На самом же деле идея четвертого измерения возникла в математике. То есть нашелся человек, предположивший, что, кроме трех известных людям измерений пространства — длины, ширины и высоты, — может существовать еще и такое, которое недоступно нашему восприятию. Вопрос логики. Но, допустив, что измерений может быть больше, чем известные нам три, мы автоматически должны допустить, что прямо здесь, рядом с нами находится какое-то другое пространство, которого мы не знаем, не видим и перейти в которое не можем. Зато эта область четвертого измерения легко вторгается в нашу жизнь, свидетелями чего все мы стали.

Внимательно выслушавший эти доводы Быков медленно покачал головой.

— Почему же, — сказал он, — параллельный мир проявляет себя именно в этой точке? Почему в Бермудском треугольнике?

— Я думал об этом, — улыбнулся Николас. — И вот что мне пришло на ум. — Чтобы «попасть» в область четвертого измерения, нам пришлось бы провести линию из любой точки нашего пространства.

— В неизвестном направлении, — уточнил Быков.

— Правильно, Дима. Геометрически это выглядит так. Берем три взаимно перпендикулярные друг к другу линии. Это координаты нашего обычного трехмерного мира. Как приставить к ним четвертую координату? Она должна представлять собой дополнительный перпендикуляр, который пока не укладывается у нас в голове. Пространство, измеряемое четырьмя этими перпендикулярами, и будет четырехмерным. Теперь до тебя дошло?

«Умный, умный, а… не совсем, — подумал Быков. — Возможно, даже психически не вполне адекватен. Немного не от мира сего, как и надлежит хорошему фантасту. При чем тут какие-то перпендикуляры? Можно подумать, они хоть что-нибудь объясняют. Слова, слова, много слов. А за ними ничего. Пустота. Не четвертое измерение, а сплошная черная дыра».

Он уже не раз сталкивался с подобным феноменом. Читаешь какого-нибудь писателя и поражаешься тому, как мастерски он владеет словом, строит фразы и придумывает потрясающие повороты сюжета. А сталкиваешься с ним лично — например, в самолете или в ресторане отеля за завтраком — и тебя ждет разочарование. Прославленный мастер слова оказывается весьма косноязычным и нудным типом, с которым и поговорить-то не о чем.

Увы, Николас Стрейнджлав не был приятным исключением.

— Интересная мысль, — произнес Быков вслух и поднялся с шезлонга, пока собеседник не успел его остановить. — На твоем месте я бы подумал, как использовать ее в следующем романе.

— Именно этим я сейчас и занимаюсь, — признался Николас. — Обкатываю идею. Высказываю вслух, чтобы понять, как на это реагирует аудитория.

— Расскажи про перпендикуляры женщинам, Ник. Уверен, они будут просто в восторге.

— Думаешь?

— Да, — кивнул Быков. — Их воображение значительно богаче нашего. Если кто-то и способен представить себе четвертый перпендикуляр, пятый и даже шестой, то это именно они.

— А ведь и правда, — пробормотал Николас Стрейнджлав, поискал глазами, остановил взгляд на миссис Бойд и решительно встал.