Полина Дашкова - Горлов тупик [litres]

Во рту пересохло. Руки под перчатками стали мокрыми. Он стянул перчатки, нащупал в кармане цилиндрик с валидолом.

– Сослуживица Романова, старший научный сотрудник Ласкина Надежда Семеновна, нашла это вчера в своем почтовом ящике, – донесся сквозь гул сердечных ударов голос Радченко.

В голове неслось: «Откуда утечка? Я никому, кроме Лисса, не показывал, сказал ему, что их кладут в почтовые ящики в жилых домах центральных районов. Но их никуда не кладут, они нужны только для отчета руководству и для Лисса. Черновик у Влада, он уверял, что текст подлинный, откопал в закрытых сионистских источниках, перевел с иврита… Ласкина… Кто такая Ласкина?»

Генерал выронил листовку, замер, сжал ослабевшими потными руками подлокотники кресла. Как же он мог забыть? Операция «Свидетель», Ласкина Надежда Семеновна, бывший номер пятьдесят три, обиженная жидовочка.

– Федор Иванович, вам нехорошо?

– Коля, открой форточку и налей мне воды.

Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, задышал глубоко, спокойно. Полегчало. Сердце забилось в нормальном ритме. Он включил диктофон и услышал незнакомый мужской голос:

«– Несколько раз это было при мне. Звонили в лабораторию, просили Ласкину, она брала трубку, а там молчание. Я стал к ней приставать, в чем дело…

– Погоди, Павлик, – перебил голос Радченко, – у тебя с ней какие отношения?

– Дружеские… Нет, в этом смысле никогда ничего. Она мой друг, ну, как родная сестренка, понимаешь? Мы с ней десять лет по очагам мотаемся. Африка, Индия, Средняя Азия. Через такое вместе прошли, что тебе и твоим доблестным Органам в страшном сне не приснится.

– Ладно, Павлик, я понял. Значит, ты ее спрашивал, кто звонит и молчит?

– Мг-м. Она ответила: понятия не имею, но рассказала, что это продолжается с ноября. Сначала только домой, вечерами. Она живет с отцом. Если трубку брал отец, просили ее к телефону, причем разные голоса, то мужские, то женские. Когда она брала – молчание. Потом и на работе стали доставать.

– Не замужем? – опять перебил Радченко. – Семьи нет?

– Есть дочь Лена и внук Никита. Лене девятнадцать лет, Никите семь месяцев. Живут отдельно.

– Кто отец Лены?

– Коль, я не знаю, Надька об этом молчит, а выпытывать неловко. Наверное, студенческий роман.

– Лена тоже не замужем?

– Почему? Муж актер, Антон Качалов, не очень успешный, но красивый парень, я был на свадьбе».

Генерал вздрогнул, в голове опять прошуршал драматический шепот Славки: «Зовут Антон. Смазливый такой блондинчик. Актер, женат, ребенок маленький…»

«– Сегодня Надька ушла на полдня в другую лабораторию, – продолжал голос из диктофона, – там электронный микроскоп, единственный на весь институт. При мне ее звали к телефону раз пять. Когда позвонили в последний раз, она уже вернулась, сама взяла трубку. Вижу – трясется, губы синие, не сказала ни слова, трубку бросила. Ну, тут я решил: все, пора, наконец, выяснить, что происходит? Нам во вторник в Нуберро лететь, там вспышка дизентерии, а она в таком состоянии. Буквально силой затащил ее в машину, стал выпытывать. В общем, сегодня эти молчуны заговорили. Обозвали ее жидовской сукой, угрожали. Какой-то антисемитский бред, дословно не помню. Она рассказала, что кто-то побывал у нее дома. Рылись в ее бумагах, зачем-то стащили несколько страниц из черновика докторской, но главное, печатали на ее машинке.

– Каким образом она это обнаружила?

– У нее совсем стерлась лента, осталась последняя, паршивая, все пачкает и расползается на нитки. Не хотела ее вставлять, ждала, когда я принесу хорошую чешскую. Не прикасалась к машинке с двадцать седьмого декабря и вдруг обнаружила, что ленту поменяли, поставили ту, паршивую, заляпали чистую страницу, которая торчала в каретке.

– Так, может, отец?

– Он печатать не умеет, все пишет от руки. Кроме Нади, машинкой никто не пользуется. И самое главное: на ее машинке напечатали вот эту галиматью, а потом кинули ей же в почтовый ящик».

Диктофон тихо щелкнул.

– Я выключил, пока читал, – объяснил Коля и кивнул на листок, лежащий на столе перед генералом.

Опять щелчок. Шорох, потрескивание, голос Романова:

«– Видно невооруженным глазом, характерные особенности шрифта, вот, сам посмотри, сравни.

Опять щелчок. Голос Радченко:

– Я не эксперт, ну, в принципе, да, похоже… Скажи, а почему бы ей в милицию не обратиться? Если кто-то в ее отсутствие проник в квартиру…

– Очевидных признаков преступления нет, ничего, кроме черновиков, ее диссертации, не пропало… Слушай, Коль, мы же с тобой взрослые люди, менты просто не примут у нее заявление, пошлют подальше».

– Федор Иванович, остановите на минуту, пожалуйста, – сказал Радченко, – надо кое-что пояснить, это важно.

– Да, слушаю тебя.

– Я еще почему так переполошился, дело в том, что Надеждой Ласкиной интересуется «Биопрепарат». Там один из филиалов возглавляет ее бывший научный руководитель, профессор Троян Лев Аркадьевич, наше доверенное лицо. Троян считает, что ее нынешние исследования очень перспективны и в будущем могут иметь стратегическое значение. В МИЭМЗ нет подходящего оборудования, единственный электронный микроскоп на весь институт, бардак, нищета, никакой секретности. Троян твердит, что необходимо забрать Ласкину в БФМ, обеспечить ей нормальные условия, дать собственную, полноценную лабораторию и засекретить ее тему.

– Погоди, куда забрать?

– В НИИ биохимии и физиологии микроорганизмов, сейчас это филиал «Биопрепарата».

– Почему до сих пор не забрали?

– Не хочет. Отказывается.

– Чем объясняет свой отказ?

– Для исследований ей надо выезжать на очаги, а в БФМ все сотрудники невыездные. Публиковаться хочет в открытых научных изданиях, и вообще, как говорит Троян, «фифа своенравная».

– Ясно, – кивнул генерал, – и чем же таким важным занимается эта фифа?

– Бактериофагами, вирусами, которые убивают болезнетворных бактерий, их еще в начале века обнаружили, у нас с ними работали Гамалеи, Ермольева…

«Ну, понеслось», – вздохнул про себя Федор Иванович.

Радченко окончил биофак. Хлебом не корми, дай потрепаться на научные темы.

Коля принялся увлеченно рассказывать про вирусы и бактерии, Федор Иванович не перебивал, все равно требовалась небольшая передышка. Он слушал Радченко вполуха и думал: «Неужели Влад до сих пор не может забыть номер пятьдесят три? Пытается притянуть ее к операции “Салют”? На фига? Отлично знает, “Салют” рассчитан только на экспорт, для западной прессы. Никакого серьезного резонанса внутри страны не планируется. Хлопнут две хлопушки, одна в чугунной урне, другая в гастрономе, под толстым мраморным прилавком. Ни единой жертвы. В Москве вообще мало кто заметит, в случае чего, можно списать на бытовое хулиганство…»