Артур Строгов - Правозащитник

— Я так и не поняла до конца конкретной цели их визита, ведь они получили уже все, что хотели.

— Я их не переношу, — произнес Николай, и его чело пересекла глубокая морщинка, — я еле сдерживался, поверь. Мне иногда приходит мысль продать мои шесть процентов и навсегда выйти из дела. В конце концов, я не так сентиментален, как ты, и не желаю привязываться ни к вещам, ни к людям, ни к воспоминаниям.

— Значит, ты… ты забыл о том, чему нас учил папа.

Татьяна медленно и тихо произнесла эту фразу. Она расстегнула пиджак своего брючного костюма и снова включила ноутбук.

— Это упрек?

— Нет, но… мне не нравится, когда ты так говоришь.

— Я ничего не забыл, но отец не мог предвидеть всей этой ситуации. Но ты знаешь, я во всем виню только самого себя. Это я виноват… я просто испугался за тебя.

— Решение принимала я сама. Это ничего бы не изменило. Даже если бы я отказалась продать акции, они все равно тем или иным способом завладели бы нашим банком… есть много разных методов. Это был бы лишь вопрос времени.

— И нам никто не помог… даже твой «друг семьи».

— Белосельский тоже о нем отозвался с насмешкой.

— Белосельский! Кстати, как ты его находишь? Я ведь ясно дал ему понять, что мы в нем не нуждаемся.

Татьяна надела очки и закрыла ноутбук.

— Ты знаешь, я еще не решила… В нем… в его глазах точно ощущается особая сила. Странно, но я давно не встречала таких людей… В нем словно сочетается непоколебимая уверенность, приверженность собственным принципам и своеобразная любезность. Когда он высказывал определенные суждения или предсказывал события, поневоле хотелось в это верить.

Брат посмотрел на сестру с некоторой укоризной и даже удивлением.

— Только не говори мне, что он тебя убедил принять помощь.

— Я повторяю, — упрямо отвечала девушка, — я еще не пришла ни к какому заключению. Для начала я хочу сама навести справки о Белосельском…

— Он тебе понравился… в этом все дело.

— Николай! — с упреком воскликнула Татьяна, сверкнув глазами. — Я не позволю тебе так говорить.

— Ты по-прежнему встречаешься с сыном Лагании? Тебя еще не тошнит от него?

— Нет, мы расстались. И говорю я это только для того, чтобы ты больше не смел меня ни о чем спрашивать… Я не смешиваю работу и бизнес. И ты это прекрасно знаешь… И сейчас меня интересует совершенно другое.

— Точнее, кое-кто другой. Да, жаль, что полковник подсунул нам этого субъекта. Белосельский имеет плохую репутацию. На мой взгляд, он такой же хищник, как и Аланьевы. Он привык захватывать. Достаточно вспомнить историю с бедным ресторатором. Об этом говорила вся Москва.

— Это ничего не значит…

— А в его прошлом были еще более ужасные вещи.

— Я лишена предрассудков. Меня не интересуют его скелеты в шкафу. Мы сами не ангелы. Мы должны вернуть бизнес.

— А кто тебе даст гарантию, что он сам не захочет захватить наш банк? Вспомни, что отец говорил — «олигарх всегда опасен для нашего предприятия».

— Прекрати! — произнесла Татьяна таким тоном, что Николай немного вздрогнул. — Мы должны рискнуть. У нас нет другого выхода.

Несколько минут они молчали. Наконец Николай воскликнул:

— Я тебя хорошо знаю! Ты уже все заранее решила! Упрямство ты унаследовала от матери. Ты почти никогда не слушаешь моих советов. Белосельский еще более опасен для нас, чем братья-близнецы. Ему нельзя доверять. Он темная лошадка, действующая методами, о которых противно говорить. И с таким человеком ты ведешь переговоры… Смотри, я тебя предупредил… Не принимай на себя никаких обязательств. Иначе даже я не смогу тебе помочь.

— Ты ошибаешься. Белосельский заявил, что не собирается участвовать в капитале нашего банка. Ему нужны Аланьевы вместе с их активами. Он намерен объявить им войну.

— Он не сможет. Его военное агентство — не всесильная волшебная палочка. За Аланьевыми стоят сенаторы, политические партии, силовики и камарилья из Центрального банка. Чем же он намерен всех их запугать?

— Я не собираюсь это знать.

— Не будем спорить. Я не собираюсь на тебя давить. Обещай, по крайней мере, во всем консультироваться со мной, если Белосельский захочет тебя принудить.

— Никто не собирается меня ни к чему принуждать. После того что произошло, все кажется бессмысленным.

— А что ты намереваешься делать сейчас? Останешься в правлении?

— Пока не знаю. Аланьевы хотят поставить председателем своего человека, может, мы не сработаемся… Я говорю про себя, ты же перед ними бегаешь на задних лапках и почти во всем соглашаешься. В газетах напечатали, что ты заявил, что считаешь их профессиональными банкирами.

— Опять ты придираешься. Ты же понимаешь, что хотя бы внешне мы должны улыбаться друг другу.

— Ты ведь не был лицемером раньше. И я тебя любила за это…

Она хотела прибавить: «Что сказал бы отец, если бы видел нас такими беспомощными, бессильными, вынужденными принимать помощь от посторонних людей?»

— Не будем ссориться, — примирительно заключил Николай, подходя к сестре и беря ее за руку, — многие хотят нас поссорить.

— Особенно твоя жена… Вся сила в единстве. Так мы говорили когда-то. Помнишь, мы как-то пели гимн и даже учили стихи… Смешно. Как давно это было. Я тогда была слишком наивной.

— Мне пора, — произнес Николай, — я обещал быть дома пораньше. Я уверен, ты примешь правильное решение. Только не торопись. Обещаешь?

Татьяна загадочно улыбнулась. Сейчас голос брата звучал нежно и ласково. И в ее памяти всплывал образ Алексея, его решительное и мужественное лицо, блеск синих глаз, которые, казалось, могут проникать в самые тайные мысли…

Лиза лежала на белоснежно-золоченой оттоманке в поэтично-задумчивой позе одалисок, которые даже на полотнах Буше или Поленова не теряют непередаваемой изящной привлекательности.

Заслышав шаги, девушка встрепенулась и, угадав, кто сейчас войдет, постаралась вложить в свой взгляд гораздо больше огня, чем обычно.

— Ты не предупредил, что задержишься… у меня сегодня занятия длились совсем недолго, и я быстро вернулась домой.

Белосельский поцеловал девушку в губы и растрепал ее длинные черные волосы.

— Ты скучала?

— Да, отрицать не стану. Даже Самина, к которой я уже почти привыкла, начала меня нервировать…

— Почему? — в голосе Белосельского послышалась невыразимая нежность.

— Она не сказала, где ты был… точнее, она молчит как рыба!

Белосельский улыбнулся.

— Ты еще такой ребенок, Лиза.

— Ты ведь раньше брал меня с собой в свои фонды, на деловые встречи, как ты это называешь… разве что-то изменилось?

Она сомкнула изящные руки на его шее.

— Конечно нет.

— Неужели есть нечто, что важнее меня?