Семен Данилюк - Законник [сборник]

Если б на ее месте стояла фифочка из числа тех, что каждый месяц наседали с просьбами об интервью для гламурных изданий, путающих криминологию с криминалистикой, Гулевский, не задумываясь, откланялся бы. Но в этой пожившей ровеснице с усталым понимающим лицом угадывалось неподдельное сострадание. Да и в самом деле, — замахнувшись, надо бить. А он только что замахнулся наотмашь.

— Пойдемте на кафедру, — предложил он.

Через неделю в «Новой газете» появилась статья заслуженного деятеля науки Гулевского «Что же мы создали?». В разделе «Я обвиняю» скрупулезно, со ссылками на законодательство, перечислялись фальсификации, совершенные следствием, с целью выгораживания заказчика убийства — сына заместителя Главы президентской администрации Егора Судина. В качестве комментария редакция опубликовала открытое письмо в адрес следственного комитета и прокуратуры России.

О дате публикации Гулевский, естественно, знал. Но саму статью увидел впервые в руках помощника начальника Академии подполковника Видного, с утра пораньше заявившегося на кафедру уголовной политики.

— Как же вы так-то? — произнес Видный вместо приветствия.

Выложил газету, открытую на статье Гулевского. Гулевский с интересом потянулся глянуть.

— Это было очень неосмотрительно, — Видный сокрушенно покачал залысой головой. — Пока внутри, меж своими, пусть даже на конференции, — это одно. А так — чтоб сор из избы. Некорпоративно это.

— Что вы уполномочены передать? — Гулевский отложил газету.

— Вы, Илья Викторович, знаете, с каким уважением к вам относится начальник Академии. Тем более он никак не ожидал, чтоб вот так, из-за угла. Уже звонил министр. Чрезвычайно раздраженный. И как не понять его? Душок, знаете ли.

Нетерпеливым жестом Гулевский поторопил речистого посыльного.

— Как угодно, — Видный насупился. — В Академии, как вам известно, начинаются переаттестации в связи с переименованием…

— Помню. Из ума еще не выжил, — раздражение Гулевского прорвалось наружу. — Участвовать в таких комиссиях не могу, поскольку они не правомочны. Да все это я уж обсуждал с Резуном… Или что-то иное? — догадался он. Уж больно скорбный вид напустил на себя порученец.

— Ваше участие больше не требуется. Состав комиссии сформирован — по согласованию с министерством, — проинформировал Видный. — Речь идет о переаттестации начальников кафедр. Вчера предварительно обсуждали кандидатуры. В свете последних событий вам будет чрезвычайно трудно пройти через фильтр товарищеского обсуждения.

Он подпустил в голос сладкой скорби.

— Хватит пустословить! — не сдержался Гулевский. — Извольте, наконец, говорить нормальным русским языком. Или что у вас там вместо него? Я уволен?

От обиды Видный посерел, — умение излагать острое округло он полагал своим достоинством. Благодушное сочувствие сошло с лица, будто стертое губкой.

— Начальник Академии, учитывая заслуги, предлагает вам самому определиться, дабы избежать… Но в создавшейся обстановке для вас было бы лучше…

— Хорошо, определюсь!

Заметив, что губы профессора сошлись в знакомую недобрую скобку, Видный попятился к двери.

— Впрочем, постойте, — остановил его Гулевский. — Чего тянуть?

Он вытащил из принтера лист бумаги, быстрым, энергичным почерком принялся писать в правом верхнем углу. Опытный Видный понял, что пишется рапорт, и, скорее всего, — об увольнении из органов. Предвкушающе засопел: безнадежное, казалось, поручение удалось выполнить неожиданно легко и неконфликтно.

Из коридора донеслись легкие шаги, скрип половицы. Боясь, что визитер невольно переменит намерения Гулевского, Видный зыркнул на открывшуюся дверь. Неприветливое выражение на лице его сменилось вымученной улыбкой, — вошла Маргарита Зудина, элегантная в капитанской форме, с газетой в руке.

Увидев помощника начальника Академии, Маргарита подалась назад, но Гулевский, продолжая писать, жестом предложил ей остаться. Размашисто подписал. Протянул рапорт Видному:

— Это то, что хотел Резун?

Видный смешался.

— Начальник Академии уверен, что с вашим авторитетом любой ВУЗ страны будет счастлив… Со своей стороны…

— У вас что, есть своя сторона? — удивился Гулевский. Нетерпеливым движением кисти выставил оскорбленного порученца из кабинета.

— Вот такие дела-делищи, — сообщил он Маргарите.

— Уходишь?

— Будто удивлена?

— Уже нет. Академия давно гудит. А теперь и вовсе… — она положила свой номер газеты поверх лежащего на столе — крест на крест.

Как прежде, изящно изогнувшись, бочком присела на ручку кресла, кажется, вовсе ее не отяжелив. «Все так же чудо как хороша», — подметил Гулевский. Но подметил и пугливую отчужденность.

— Ты с чем-то неприятным?

Маргарита смешалась.

— Меня вызывал начальник Академии. В связи с последними событиями предлагает стать моим научным руководителем.

Она отвела глаза.

— Твоя диссертация уже в Совете, назначен день защиты, — напомнил Гулевский. — Уровень превосходный. И будет, несомненно, утверждена, независимо от того, кто числится руководителем.

— Начальник Академии считает, что так больше шансов.

Гулевский припомнил похотливые взгляды Резуна, исподволь бросаемые им на красавицу Маргариту.

— И вообще, — насмешливо протянул он.

— И вообще тоже, — раскрасневшись, дерзко подтвердила она. Прищуренный его взгляд ей мешал. — Есть вариант после защиты получить место доцента. Потом я планирую сразу «застолбить» докторскую. Ты-то отряхиваешь прах со своих ног, а мне приходится жизнь заново выстраивать… Подпиши, пожалуйста.

Она выложила перед Гулевским приготовленный бланк.

— Это твое согласие на смену научного руководителя.

Гулевский подписал, протянул.

— А я, было, подумал, — акт приема-передачи, — не удержался он.

Маргарита соскочила с кресла, оправила юбку.

— Дала б тебе по морде! — выпалила она. — Да и без меня нынче полно охотников. Прощай.

— Удачи, Марго! — проводил ее Гулевский.

Взгляд его упал на приготовленный Арлеттой конверт с авиабилетами. Послезавтра Гулевский на два дня вылетал в Волгоградскую высшую школу на оппонирование докторской диссертации.

Улетать из Москвы не хотелось категорически. Гулевский на время перебрался в «Товарищество», — беспокоящаяся за дочь Беата хотела, чтоб он был рядом. В один из вечеров он застал Беату чрезвычайно встревоженной. Оказалось, Аринку после занятий встретили двое неизвестных и, лучась приветливостью, предложили отказаться от клеветы во избежание… Чего следовало избегать, договорить не успели, так как девушка громко позвала Серафима Матусенка. Доброхоты благоразумно испарились.