Сэм Борн - Праведники

Она долго сидела молча, вертя в руках деревянную ложку, а потом тихо — так, что Уиллу пришлось напрячь слух, чтобы ее услышать, — сказала:

— Они меня даже не осмотрели. Мы просто поговорили. Мне сказали, что нам лучше попробовать снова. И лишь через три месяца, если ничего не выйдет, можно будет говорить о каком-то медицинском вмешательстве. — Она всхлипнула и потянулась за носовым платком. — Они опять сказали, что мы оба более чем здоровы и никаких препятствий в этом отношении быть не может. Сказали: пробуйте снова.

— Так это же отличные новости! — торопливо проговорил Уилл и тут же понял, что вновь допустил ошибку. Такая преувеличенно бодрая реакция на слова Бет была неуместна. Только сейчас он понял, что, пожалуй, должен был поддержать минорное настроение жены, дать ей спокойно выговориться. А он фактически заткнул ей рот в самом начале своим идиотским восклицанием…

— Ты полагаешь? Тебе в самом деле кажется, что это отличные новости, Уилл? Ты знаешь, а у меня ощущение, что я не узнала сегодня ничего нового. Я шла туда за результатом и за объяснениями того, что происходит. Я получила результат? Нет. Я получила объяснения? Нет. Мне лишь в очередной раз сказали, что у меня великолепные яичники, а у тебя первосортная сперма. Это все очень здорово. Но мне по-прежнему не дает покоя один и тот же вопрос: какого черта в таком случае мы не можем зачать ребенка?!

Бет швырнула ложку о стену, забрызгав обои томатным соусом, и выбежала. Уилл после некоторого замешательства бросился за ней, но она с грохотом захлопнула дверь спальни прямо перед его носом. Он услышал, как она, оставшись одна, наконец дала волю слезам.

Вернувшись на кухню, Уилл без сил опустился на стул. Черт подери, как он мог испоганить себе и ей весь этот вечер? Именно этот? Он же сам вызвался идти в клинику вместе с ней. Еще хвастался, что ему ничего не стоит сбежать с работы днем на пару-тройку часов. А вместо этого машинально пробежал глазами ее утреннее послание и мгновенно выкинул его из головы. Как мусор. Мало того, ему еще хватило наглости послать ей электронное сообщение с просьбой о помощи.

Он давно подозревал, что его одержимость работой имеет в глазах Бет вполне конкретное объяснение — тем самым он пытается спрятаться от серьезной проблемы и даже угрозы, нависшей над их семейной жизнью: у них за плечами четыре года брака и два года секса без предохранения, а Бет до сих пор не смогла забеременеть. Все выглядело именно так, но жена ошибалась. Уилл всегда был одержим работой. Сначала учебой, теперь работой. Всегда. Таким уж он уродился.

Зазвонил телефон.

— Уилл?

— Привет, пап.

— Понравился Гендель?

— Не то слово. Господи, какой же я идиот! Это я должен был позвонить тебе. Извини.

— У тебя грустный голос. Что-то случилось?

— Нет, просто устал. День выдался тяжелый. Помнишь, из-за чего я сорвался с концерта? Ну вот… Решил копнуть то убийство поглубже, выйти за рамки сухих цифр криминальной статистики. И увлекся…

Он буквально кожей чувствовал присутствие Бет за дверью спальни и необходимость бросить все, идти туда, дергать ручку, умолять ее простить его и выйти.

— Да, это интересно. И у тебя что-то получается?

— Я выяснил, что погибший был сутенером и хозяином злачного заведения.

— М-да… А с другой стороны, чему тут удивляться? Это же Браунсвилл. В любом случае с удовольствием прочитаю твою заметку. Подожди… — Отец отошел от телефона и вернулся только через полминуты. — Линда торопит. Идем на званый ужин. Там будут большие люди. Ладно, пока. Созвонимся!

Даже по выходным отец и его сожительница — Уилл не мог заставить себя называть эту женщину иначе — охотно выезжали в свет и посещали всевозможные благотворительные акции. При этом отец брезговал традиционными формами меценатства и участвовал лишь в необычных проектах. «Отдавать деньги просто. Другое дело, когда ты еще отдаешь свое время и силы», — любил повторять он и всегда припоминал по этому случаю поговорку: «Не кошелек раскрой, а сердце!» В кабинете отца висела большая фотография, на которой были изображены он сам и бывший президент страны — оба в рабочих спецовках, карабкающиеся вверх по какой-то шаткой лесенке. У президента в руках, кроме того, был молоток. В день, когда фотограф запечатлел их вместе, они принимали участие в одной из самых нестандартных благотворительных акций — строительстве дома для неимущих в Алабаме.

Уилл положил трубку и — по инерции — принялся размышлять об увлечении отца. Не все в нем было так просто. Кое-кто говорил, что таким образом Уильям Монро-старший просто страхует свою карьеру и упрочивает репутацию «достойного человека». А сам Уилл подозревал, что эта благотворительность — своего рода регулярный взнос отца в дела протестантской общины, имевшей сильнейшие лоббистские возможности в тех структурах, которые ведали новыми назначениями в Верховный суд США. Конкуренты отца тоже даром времени не теряли — многие из них слыли активными членами местной общины. И Уильям Монро-старший также не имел права оставаться в стороне.

Он наконец тяжело поднялся со стула, направился в спальню и обнаружил, что дверь открыта. Бет спала. С минуту постояв у постели, он вернулся на кухню, съел холодные спагетти и пошел в гостиную. Настроение было мерзкое. Час назад он своими руками воздвиг между собой и женой глухую кирпичную стену, и за это время она не дала ни одной трещинки.

Плеснув себе немного виски, он уселся перед телевизором и включил Си-эн-эн.

«…Теперь к международным новостям. В Лондоне разгорается министерский скандал. В атаку на канцлера казначейства Гейвина Кертиса пошла местная церковь. Епископ Бирмингемский выступил с обвинительной речью в палате лордов…»

Уилл присмотрелся. Кертис выглядел гораздо хуже, чем во время их последней встречи, когда Уилл еще учился в университете. Тогда Кертис был одним из лидеров оппозиции и возглавлял ведомство природных ресурсов и окружающей среды. В Оксфорд он приехал, чтобы выступить на студенческих дебатах. Уилл тогда редактировал новости в местной студенческой газете «Черуэл», и ему посчастливилось взять у Кертиса интервью один на один.

Личность Кертиса произвела тогда на Уилла сильное впечатление. Во-первых, он не разговаривал с ним как с ребенком. Хотя мог бы, учитывая, что на момент их беседы Уиллу не исполнилось и девятнадцати. Нет, он вел себя с долговязым студентом как с равным. И совершенно не походил на политического и государственного деятеля. Скорее на университетского преподавателя. То и дело ссылался в разговоре на тот или иной фильм или книгу. Сыпал цитатами из работ голландских богословов эпохи Возрождения и спорными сентенциями из картин никому не известных польских режиссеров. Порой Уиллу казалось, что они говорят на разных языках. Тогда он преисполнился твердой уверенности в том, что карьера Кертиса прервется очень скоро — большая политика, как известно, не терпит интеллектуалов. Каково же было удивление Уилла, когда Кертиса сделали членом британского кабинета и вручили ему один из самых престижных и ответственных министерских портфелей.