Галина Романова - Свидетельницы зла

— А сейчас она тоже не открыла. Свет горит во всех комнатах. А ее нигде нет.

— Шкафы проверяли?

Шкафы проверяла соседка Вика. Оли в них не было. Вика не поленилась, заглянула даже под мойку. Там у Ольги была достаточно просторная ниша. Ее нигде не было.

— А что она пыталась вам сказать?

— Не знаю. Я как раз вошел в лифт, и связь оборвалась.

— Зато у меня не обрывалась, — буркнула Люси.

— Что вы хотите этим сказать?

Вишняков остановился в прихожей. Опустил взгляд на пол возле двери. Слегка затертый след от мужского ботинка на рифленой подошве. Примерно сорок третьего размера. Это не его ботинки. И Вика в домашних тапках. Что за след? Он сегодня видел похожий в глубоком ворсе ковра или нет? Или просто пытается подтасовать?

— Что там? — в спину задышала Вика. — Грязь у порога? Обычное дело для Ольки.

— След. — Вишняков ткнул пальцем в пол. Присел на корточки. — Вы это видите?

Шурша шелками, Вика присела. Посмотрела, даже пыталась тронуть рукой. Он остановил.

— Не трогайте.

— Не буду. — Ее плечи поежились. — Мужик? Тут был мужик?

— Не знаю женщин с таким размером ноги. — Он покосился на женщину: — Размер сорок третий, не меньше.

— Мужик, — выдохнула Вика, бледнея. — Он… Он увез ее, что ли? Раздетую? Может, кто из жильцов?

Думать так Вишнякову было неприятно, но это было все же лучше, чем то, что назойливо лезло в голову.

— Алло! — орала в Олину трубку ее подруга. — Алло! Вы чего там затихли?!

— Да, Людмила. Тут мы. — Вишняков встал и отодвинул Вику от затертого следа у двери. — Рассматриваем кое-что.

— Что? Кровь?! — с писклявым подвыванием выпалила она.

— Нет. Это след от мужского ботинка. Скажите, Власов какой размер обуви носит?

— А при чем тут Власов?! Он весь вечер был со мной. Не скажу — где! Даже не спрашивайте! И я…

Раздался какой-то шорох, потом возня, возмущенный писк Люси. И мужской голос ответил Вишнякову:

— Сорок первый у меня размер обуви. Для моего роста маловато, конечно. Но так распорядилась природа.

— Власов?

— Так точно, майор. Власов. Кирилл, — представился он.

— Что вы делали сегодня ночью и минувшим вечером? — Вишняков с силой стиснул зубы, чтобы не заорать.

— Сидел возле Люси. В укромном месте, которое не пеленгуется вашими системами наблюдения. Потому и говорим с вами так открыто.

— В бункере, что ли?

— Не важно.

— Но вы же понимаете, что не можете скрываться вечно. Что вам придется ответить на множество вопросов, которые у нас скопились. Черт бы вас побрал! — заорал он, не выдержав.

— Именно из-за ваших вопросов, на которые у меня нет ответов, я и скрываюсь. Не хочу повторения событий шестилетней давности. Не хочу, начальник! — Власов грустно хмыкнул. — Чтобы вам потом не пришлось мучиться угрызениями совести, и приезжать ко мне на зону, и просить прощения за ошибку следствия.

— На Пономарева намекаете?

— Не намекаю. Говорю открыто. Вы наверняка уже знаете, что он приезжал ко мне. Навещать! — фыркнул со злостью Власов. — И просить прощения. Только его прощение мне годы жизни не вернули.

— Поэтому вы его убили, освободившись? Заехали к нему и убили?

Стало тихо. Власов замолчал. Вишнякову даже пришлось оторвать от уха и посмотреть на Олин телефон. Думал, что Власов отключился. Но нет, секунды добросовестно отсчитывали время. Тот все еще был на связи.

— Сергея убили, — не спросил, сказал он упавшим голосом. — Ну, все, теперь мне точно капец.

— Почему?

— Потому что только он знал некоторые вещи, которые скрыл, которые подтасовал, передавая дело в суд. Кое-что было в деле. Какие-то фотографии. Сергей говорил, что по двум снимкам можно что-то воссоздать. Надо забрать дело из архива.

Если бы это было возможно! Дело уже изъяли!

Но он не стал ничего говорить Власову. Если тот узнает, что дело из архива пропало, вообще никогда не выйдет из укрытия.

— Пономарев знал, кто убийца?

— Нет. Он так и не вычислил его. Зато он точно знал, что я им не являюсь. Потому и приезжал ко мне в зону. Каялся! Как… Как его убили?

— Так же как и пятерых человек в дачном поселке. Выстрелом в затылок. Оружие то же самое. Баллистики уже дали свое заключение.

— Очуметь! Столько крови на руках этого чудовища! А вы, майор? — Власов шумно задышал. — Вы знаете, кто он?

— Идет следствие, — туманно ответил Вишняков, не отводя взгляда от замазанного следа мужского ботинка возле Ольгиной двери.

— Пока оно у вас идет! — снова заверещал в телефоне высокий голос Людмилы Рыжих. — Ольга вычислила убийцу. Поэтому она и пропала. Господи! Вдруг он ее… Вдруг он и ее…

Она громко зарыдала. Вишняков поморщился. Не потому, что ему был противен ее истеричный плач. А потому что она осмелилась допустить такие мысли в адрес Ольги.

— Прекратите! Прекратите немедленно! Оля жива. Я верю. Мне только непонятно, как он… Почему он пришел за ней?

— Потому что она его вычислила. Она звонила мне. Когда ехала домой, звонила. И сказала, что знает, кто убил Киру.

— О господи!

Вишняков привалился к стене. Ноги его не держали. Она все же влезла туда, куда вход ей был запрещен. Она своей настырностью, своей напористостью проломила стену, за которой ее может ждать смертельная опасность.

— Она назвала вам имя?

— Нет. Просто сказала, что это тот же самый человек, который убил Артура. Я попыталась ей перезвонить, но у нее было занято. Наверное, она звонила вам. А потом уже не отвечала.

— Вика, — громко позвал Вишняков, отключившись от плача Люси, — у вас есть телефон дежурных из управляющей компании?

— Есть.

— Срочно звоните. Нам необходимы записи со всех камер нашего дома. Со всех подъездных камер. Не стойте, не стойте, действуем…

— Здравствуйте.

Надежда осторожно переступила порог кабинета начальницы. Та сидела с плотно поджатыми губами и на Надю даже не взглянула. Гневалась. Оно и понятно, Надя не выходила на работу уже две с половиной недели. Все время сказывалась больной. И даже обещала принести больничный лист. Но начальница предполагала, что никакого больничного листа у Надежды нет, как нет и никакого тяжелого заболевания, мешающего выходу на работу.

Что за причина, скажите? Что за причина, скажите, помешала ей выйти на работу сразу после смерти одной из подопечных? Надорвалась? Так Надя выглядела весьма прилично наутро после смерти Марии Кирилловны. Скованно вела себя, да. Но ни соплей, ни сиплого горла, ни кашля не было. Все было нормально. Почему тогда две недели она прогуливала? И куда ездила, скажите? Наверное, не знает, что ее случайно увидели девочки из их отдела. Увидели на автовокзале. И больной Надя совсем не была. Веселой была. Цветущей. И что самое скверное: в новой дорогой шубе!