Георгий Ланской - Синий лед

Кирилл уселся на место, отхлебнул чаю из кружки и, улыбнувшись, сказал:

— Молодец. Теперь по делу Коростылева… Распечатку звонков Крайновой сделал?

Олжас мотнул подбородком на стол. Кирилл удивленно обнаружил, что прямо перед ним действительно лежат распечатки звонков Анжелики, на которых разноцветными маркерами сделаны какие-то пометки.

— Я там выделил часть звонков, — сказал он. — Большая часть — самому Коростылеву или на городской телефон салона. Несколько устанавливают, но больше всего — на номер, принадлежащий Сергею Лазовскому. Я отправил наряд к нему домой, но они ни с чем вернулись. Лазовский на звонки не отвечает, где его искать — фиг знает. Шефа как назло на месте нет, без него запрос на звонки не дают. Протасову надо доложить, санкции на отслеживанию телефонов Лазовского и Крайновой у меня нет, а по дружбе пока никто ничего не делает.

— Без Протасова обойдемся, — отмахнулся Кирилл и снял трубку, собираясь позвонить в лабораторию. Олжасик отхлебнул чаю, кашлянул и негромко добавил:

— И, вот еще что, шеф. В машине Панарина пассажирское кресло залито кровью.

Домой Валерий вернулся относительно рано, где-то около шести вечера, торопливо сбросил кургузую курточку, невероятно удобную для поездок за рулем и не слишком спасающую от пронизывающих мартовских ветров и заглянул в гостиную, где было подозрительно тихо.

Татьяны, к счастью, не было. Телевизор, придушенный сериалами, с утра до ночи разрывающийся страданиями доярок с самого русского канала, молчал. Юля лежала на диване с книгой: Валерий специально посмотрел — зачитанной до дыр, выученной наизусть Хмелевской и ее когда-то невероятно смешным «Что сказал покойником». Книжка, дешевая, в мягком переплете, несколько раз заботливо склеенная, продолжала безжалостно рассыпаться. Юля читала бегло, не задерживаясь на давно знакомом тексте, выхватывая из него самые лакомые куски, с каменным лицом. И только легкие, как взмахи крыльев бабочек движения бровей, показывали, что вот сейчас, на этой странице должно быть смешно.

Валерий чуть слышно вздохнул и попятился, торопясь в ванную — смыть с себя запах совершенного преступления, но жена, естественно, слышала, как он вошел, и, потянувшись, как кошка, отложила книгу в сторону.

— Привет, — невесело сказал раздосадованный Валерий. — А где сестрица ваша?

— Сестрица наша накрасила губы и унеслась на свидание с прекрасным, — ответила Юля. Валерий фыркнул.

— Со Шмелевым что ли?

— Естественно. Я именно так и сказала: с прекрасным. Никитос себя таковым иногда считает, и сегодня как раз четный день.

Пока она поднималась, совала ноги в пушистые тапки, Валерий торопливо сдернул с себя тонкий свитер и шарахнулся прочь, чтоб, не дай бог, не учуяла своим волчьим нюхом посторонних запахов. Скорее, скорее, бросить все в машинку, встать под душ, отделавшись легким испугом.

Он не рассчитывал, что жена окажется дома. Юля собиралась вести куда-то сестру, а светские рауты затягиваются надолго. Учитывая Танькины запросы, был шанс не только вернуться раньше этих светских львиц, но и в итоге высказать свое недовольство. Юля бы, безусловно, отвертелась, но все равно чувствовала бы себя виноватой, не став прислушиваться и принюхиваться. Стащив с себя рубашку, Валерий ушел в ванную, сунул рубашку в машинку и прокричал:

— Надеюсь, у них что-нибудь получится и она, наконец-то от нас съедет? Нет, в самом деле, сколько она надеется у нас еще проторчать? По-моему ясно как божий день, что никуда ее не возьмут, хоть с голосом, хоть с одной фактурой.

Юля показалась на пороге, и он, сбросив брюки и трусы, торопливо юркнул за надежное укрытие занавески, включил душ и стал остервенело натирать себя мочалкой.

— Это тебе ясно, а вот ей — нет, так что успокойся и не надейся, — ответила Юля. — И Шмелев ее дольше пары часов не вынесет, уж я-то знаю.

— Его? — осведомился Валерий, выплюнув воду.

— И его. И Таньку… Давай скорее, я голодная, как волк. Сейчас будем ужинать, я плов сделала… Честно говоря, мне даже интересно, что выйдет из этого свидания, поскольку в прошлый раз Танька провожала Никиту весьма блудливым взглядом, а он, думаю, охотно даст себя соблазнить. Я сама от нее устала. Мало мне шума в квартире, так еще и вранье ее бесконечное терпеть. Сегодня она звонила подруге и взахлеб рассказывала о своем фуроре в богемной среде. Я ее сводила на выставку и познакомила там с Бургаевым, помнишь его? Писатель-почвенник, бессмысленный и беспощадный… Бургаев был в ударе: кудри на голове, платочек на шее, гламур и пафос…. Танька разомлела: по ее мнению Бургаев это где-то рядом со списком Форбс, между Биллом Гейтцом и верстальщиком… и… Валер?

За шумом бьющих в лицо струй он не услышал, как щелкнула дверца стиральной машинки. Небрежно брошенная на груду белья рубашка, как и положено при всех случайностях, упала именно так, чтобы был виден предательский след от губной помады, незамеченный им ранее. О, проклятая улика производителей качественной косметики, чтоб им пусто было! В напряженной тишине, чувствуя Юлино молчание, Валерий отдернул занавеску и уткнулся взглядом на мятый ком в ее руках. Восточные глаза Юли хищно вспыхнули.

— Это что?

— Это…

Он стоял перед ней, прикрывшись шуршащей занавеской, чувствуя себя полным идиотом и не знал, что ответить. Прежде чем Валерий успел от крыть рот, Юля с яростью швырнула рубашку на пол:

— Господи, только не придумывай сейчас идиотской чуши. Что тебя в метро целовал клоун, что на работе был юбилей бухгалтерши, и она не дотянулась до щеки. Я знаю еще сто тысяч таких историй, черт побери, я сама их придумывала для женской странички в журнале… Я… Знаешь, я честно терпела, терпела, но по-моему, всему есть предел.

Жахнула дверью так, что с полочки упала криво стоящая пена для бритья, стукнулась о раковину и со звоном покатилась по кафелю. Проводив бутыль взглядом, Валерий неуклюже вылез из ванны, смахнул с себя пену полотенцем и, юркнув в халат, бросился к жене.

По квартире летали грозовые облака, ощериваясь вспышками молний. Юля нашлась в кухне: сидела, сгорбившись, на стуле и бешено помешивала в чашке кофе, с терпким ароматом коньяка. Початая бутылка стояла тут же. Это ее состояние слепой ярости Валерий хорошо знал: сейчас жена не пыталась успокоиться, она взвинчивала себя до предела, чтобы затем разорваться ядерным грибом, снося города и континенты.

Модная барная стойка разделяла их, не давай приблизиться, а бьющая сверху подсветка заостряла черты лица жены, превращая ее в гротескную маску. Валерий не решился приблизиться сразу, чтобы, не дав опомниться, прижаться к ее податливому телу. Поймав ее мрачный взгляд, он сглотнул и, сделав шаг, коснулся плеча жены.