Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

— Да.

— Насколько я понял, в этом доме можно было расположиться с гораздо большим комфортом, а не мучиться в спальниках.

— Привычка. Такая же давняя, как читать Елинек на сон грядущий.

— Не темновато было читать? Или здесь горел свет?

— Нет. Освещена была только лестница. Но для ночных книжно-терапевтических целей у меня имеется фонарик.

— Вы прямо бойскаут, леди!.. Ну да бог с ним, с фонариком. Итак, вы увидели Тео…

— Да. Он вышел из своей комнаты и направился к лестнице.

Все то время, пока раскручивалась полуабсурдистская тема с Елинек, Тео вздыхал, покашливал и промокал носовым платком вспотевшее лицо. А при упоминании лестницы сунул руку в карман, достал небольшой прямоугольный блистер с таблетками, надавил на него пальцами и демонстративно положил одну темно-рубиновую горошину себе под язык.

— Сердце? — участливо спросил Йен.

— Иногда пошаливает.

— Значит, вы спускались вниз, прежде чем полакомиться снотворным?

— Э-э… Я забыл пиджак в нижней гостиной.

— А зачем вам понадобился пиджак, если вы собирались лечь спать?

— В том-то и дело… Я думал, это несущественная деталь, потому и не упомянул…

— Когда речь идет об убийстве, несущественных деталей нет.

— Я понимаю. Но в пиджаке как раз они и лежали, таблетки.

— Эти?

— И эти тоже. Но я шел за снотворным.

— Вы всегда носите снотворное в кармане пиджака? Зачем?

— Ну что вы!.. Не всегда. Очень редко. Просто так получилось…

— И как долго вы пробыли в нижней гостиной?

— Какое-то время. Недолгое. Пока не нашелся пиджак.

— Вы не помнили, где оставили его?

— Почему же… Какой-то шутник водрузил его на одну из скульптур, я сразу его увидел. А потом вернулся к себе.

— И вы ни с кем не столкнулись внизу, в гостиной?

— Нет.

— А вы? — Йен снова обратился к Анн-Софи: — Вы можете засвидетельствовать возвращение писателя?

— Увы. — Анн-Софи пожала плечами. — К тому времени, как он вернулся, я, очевидно, уже спала…

— Судя по всему, — Йен обвел взглядом присутствующих, — после трех дом погрузился в сон. Все благополучно и очень крепко заснули.

И никак не хотели просыпаться утром, неожиданно подумала Дарлинг. Никто не желает оказаться тем последним, кто видел Даша живой. Впрочем, и так ясно, что последним ее видел убийца. Что там сказал тип в футболке и смешных штанах? Убийца находится здесь, в гостиной, и это один из тех, кто был влюблен в Даша. Состоял с ней в дружеских отношениях, посвящал ей книги, предлагал помыть посуду после вечеринки; был настолько великодушен, что решился отдать ее сыну свой саксофон. Чувства этих людей безупречны, они не подлежат сомнению; убить Даша — все равно что убить божество, которому поклонялся много лет. Чтобы затем с легким сердцем избрать себе совсем другую религию или вовсе отказаться от нее.

— Ну хорошо, — подытожил Йен. — В нюансах мы разберемся позднее. А сейчас перейдем к сегодняшнему утру. Это ведь вы нашли тело?

Вот он и пришел, ее — Дарлингов — черед.

— Можно сказать, что так.

— С вас и начнем. А всем остальным я рекомендую вернуться в свои комнаты. И постараться не покидать их до моего распоряжения.

— Вот как? Мы под арестом? — рассеянно поинтересовалась Анн-Софи.

— Пока еще нет. Но советую вам вспомнить вчерашнюю ночь в мельчайших подробностях и самых незначительных деталях. И если кому-нибудь придет счастливая мысль облегчить свою душу признанием, я не буду возражать.

— А если я захочу покинуть дом?

— Я буду рассматривать это как бегство с места преступления. Как обстоятельство, которое косвенно указывает на виновность. Или на соучастие в убийстве.

— Я могу связаться с адвокатом?

— Конечно. Вы даже можете пригласить его сюда, если по счастливой случайности у него оказались дела в этой дыре. Это касается всех.

По растерянным физиономиям присутствующих сразу стало понятно: никто из них не думал об адвокате, до того как мысль о нем была озвучена Анн-Софи. Они все еще никак не могут примириться с тем, что произошедшее в этом доме изменило их жизнь бесповоротно. Что последствия могут быть самыми непредсказуемыми, чтобы не сказать — ужасающими. Быть обвиненным в убийстве или хотя бы заподозренным в причастности к нему — испытание, которое выдержит не всякий. Быть обвиненным в чужой, незнакомой и малопонятной стране — еще большее испытание, превращающее и без того неприятную ситуацию в форменный кошмар.

— …Я хочу уехать отсюда! — неожиданно выпалила Магда.

— Сейчас это невозможно, дорогая.

В голосе непреклонной и ни на секунду не потерявшей самообладания Анн-Софи слышится едва ли не нежность, во всяком случае, он звучит обнадеживающе. На него можно опереться, как на стену, и даже прикрыть глаза. Но не окажется ли эта стена холодной и склизкой, затянутой плесенью и облюбованной мелкими неприятными насекомыми?..

— Я просто хочу уехать. Этот дом сводит меня с ума…

— Вы могли бы сделать это вчера. Или позавчера, если бы хотели. — В противовес голосу Анн-Софи голос Яна холоден и безжалостен. — Но теперь слишком поздно. Вам придется остаться вместе со всеми.

— Я знаю… Вы все думаете, что это я…

— Никто так не думает. Успокойтесь.

— Если я и позволила себе какие-то выпады накануне вечером… это ничего не значит… Не значит, поверьте! Я не имела в виду ничего дурного. Я не хотела этой смерти… Не хотела, нет!..

— Мы верим вам, успокойтесь. — Странно, что на истерику Магды реагирует только Анн-Софи, в то время как ее муж Тео, занятый собственным носовым платком, остается безучастным.

— Я не сумасшедшая!.. Многие здесь хотели бы объявить меня сумасшедшей и повесить эту проклятую смерть, но я не сумасшедшая! И я не убивала! Не убивала… О господи, почему мне никто не верит?

Скороговоркой произнося все это, Магда колотит худым кулаком по подлокотнику; лицо ее морщится, распадается на отдельные, плохо сочетающиеся друг с другом фрагменты, от его кукольной красоты не осталось и следа.

— Успокоит ее кто-нибудь или нет?..

Вопрос Йена адресован всем присутствующим, но первой снова откликается Анн-Софи:

— Попытаюсь, если вы не против.

Произнеся это, Анн-Софи поднимается с дивана, подходит к Магде и осторожно касается ее острого, ходящего ходуном плеча.

— Идемте, милая. Вам нужно взять себя в руки, никто вас не обвиняет. Идемте. Умоем личико, встряхнемся, приведем себя в порядок и не будем так нервничать.

Легкое детсадовское присюсюкивание, ощутимо отдающее овсянкой и котлетами на пару, не произвело бы впечатления даже на трехлетнюю Лали. Но Магда неожиданно легко подчиняется — как будто только и ждала, что придет такой вот всепрощающий взрослый, способный избавить ее от проблем и дурных мыслей. Она хватает за пальцы Анн-Софи, вскакивает, и спустя минуту обе женщины скрываются в ванной комнате в самом конце холла.