Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

— Превера, — не выдержав, подсказывает Дарлинг. — И перестань говорить обо мне в третьем лице. Да еще всякий вздор. Я пока не умерла, и пафосные некрологи мне ни к чему.

— Почему это вздор? — Коко обидчиво морщит губу. — Разве про этого… Превера — неправда?

Не вся правда. Когда-то Паоло обмолвился, что, если хочешь понять птиц — всех птиц, которые только есть на свете, — без Превера никак не обойтись. Птицы Дарлинг не волновали никогда, она даже не думала о них, но туг почувствовала настоятельную потребность приобщиться. Ничего из птичьей затеи не вышло, зато Дарлинг навсегда полюбила Превера. Грустного старика, в силках которого не билось ни одной птицы — только неразделенная любовь.

— Вот скажи, стал бы ты так напрягаться из-за французских стихов? Ведь нет же, правда?

— Нет, — с готовностью подтверждает Вассилис.

— И я нет. Мне стихи вообще ехало-болело, особенно французские. Но если приспичит — их можно и в переводе почитать. А она взяла и язык выучила. О чем это говорит?

— О чем? — по инерции спрашивает Вассилис, хотя на физиономии у него написано: «Это говорит о том, что девушка мается дурью».

Нет ни одной причины, чтобы Дарлинг стала относиться к мужу Коко лучше.

— …что она целеустремленная. По всем показателям — наш вариант. Ты согласен?

— Угу.

— Тогда иди звони.

Вассилис послушно кивает нечесаной головой и, на ходу вынимая телефон из заднего кармана джинсов, направляется к выходу. Стоит ему только исчезнуть за дверью, как Дарлинг тут же накидывается на Коко:

— Теперь объясни мне, что за балаган ты тут устроила?

— Подожди, ты еще будешь мне в ноги кланяться за этот балаган, — раздуваясь от чувства собственной значимости, с апломбом заявляет Коко. — И вообще, заткнись и не мешай мне устраивать твою судьбу.

— Может быть, я как-нибудь сама о ней побеспокоюсь?

— Может быть, но не в этот раз. Хочешь всю жизнь просидеть в своем вшивом банке?

— У тебя есть альтернатива?

— Еще какая! — Коко наклоняется к Дарлинг, делает круглые глаза и сообщает заговорщицким шепотом: — Брат Вассилиса ищет личного помощника.

— Бог в помощь. Я-то тут при чем?

— При брате Вассилиса, если не будешь тупить. Он, между прочим, крупный финансист. И что-то там еще, я в подробности не вдавалась. Много ездит по миру, завтракает в Лондоне, обедает в Сингапуре. Хочешь завтракать в Лондоне?

— Завтракать в Лондоне — дорогое удовольствие. Я не потяну.

— О тебе и речи нет. Тянуть будет Костас.

— Брат твоего мужа? — уточняет Дарлинг.

— Угу. — Вот оно, дурное влияние василиска, раньше Коко не прибегала к таким непрошибаемо-глупым междометиям. — Между прочим, отличный мужик. Слегка за сорок, но душка! Он тебе понравится.

— Погоди… А личный помощник — это, случайно, не то, о чем я грешным делом подумала?

— Не надо грязи! — взвивается Коко. — Личный помощник — это личный помощник. Будешь заниматься его текущими делами, организовывать встречи, организовывать поездки… наверное…

— А куда делся предыдущий личный помощник?

— Предыдущий вышел замуж. Э-э-э… Вышла. Понятное дело, что никакой муж терпеть не будет постоянные командировки. Мужья — они страшные собственники.

— Тебе виднее.

— И вот еще что. Костас не женат.

— Ну и зачем ты мне это говоришь?

— На всякий случай. В том смысле, что если у вас что-то там наклюнется… Знай, я не буду против! Только за, тем более что выглядишь ты просто офигенно. Стрижка чумовая, дашь координаты мастера?.. Нет, было бы здорово, если бы у вас все срослось… Дружили бы семьями, а на уик-энд все вместе выбирались бы на Майами…

— Минуя Лондон и Сингапур? Я не согласна.

— А на финансиста согласна? Он сейчас приедет, между прочим…

— Может, ему сразу подъехать в ЗАГС, где я буду ждать его в подвенечном платье? А потом мы улетим на Майами. Все вместе, как ты и хотела.

Жаль, что в сумке лежит тонюсенький «Хазарский словарь», а не увесистый том какого-нибудь Умберто Эко: Дарлинг с трудом подавляет в себе желание треснуть Коко чем-нибудь тяжелым по башке. Не преследуя при этом никаких особенно кровожадных или человеконенавистнических целей. Ей просто хочется, чтобы Коко заткнулась. И перестала нести пургу, какую обычно несут все just married, озабоченные устройством судьбы своих несчастных (как они думают) незамужних и неженатых друзей. Мир, по осоловевшей от супружеского счастья Коко, довольно примитивен, всякой твари в нем должно быть ровно по паре: к любой Барби пришпилен Кен, к любому астронавту — космонавт, к таможеннику — контрабандист, к кофе — сливки, к врачам без границ — медсестры без дипломов, к скучающим богатым сучкам — водопроводчики… И вся эта огромная колышущаяся масса должна оголтело любить друг друга и с периодичностью раз в три секунды обмениваться кольцами.

— Ты не поверишь, но я скучала по тебе. И по твоим шуточкам, — хохотнув, заявляет Коко.

— Конечно, не поверю, ни разу. Могла бы и позвонить, если так уж скучала…

— Ты бы тоже могла позвонить.

— Как-то не хотелось отвлекать тебя от супружеских обязанностей.

— Правда он душка?

Коко всегда проявляла завидное постоянство в определениях: герои ее многочисленных романов были душками, и никак иначе. Черноземный Вассилис похож на душку меньше всех: меньше, чем даже мутноватый дилер из автосалона «Пежо», с которым Коко таскалась прошлой весной. Тот хотя бы использовал ключи от машины по прямому назначению.

— Он просто лапушка. Кстати, куда это запропастился наш лапушка?

«Лапушка» появляется ровно через минуту.

— Ну что? — интересуется у Вассилиса Коко. — Приедет?

— Будет минут через двадцать, если не застрянет в пробке.

Двадцать минут проходят в беспрерывном и бессмысленном щебетанье Коко (будь Коко птицей, Превер не посвятил бы ей ни строчки). Не особенно разговорчивый Вассилис изредка вставляет свои универсальные «ага» и «угу», а Дарлинг и вовсе не участвует в разговоре. Она размышляет о неведомом ей финансисте Костасе. Брат грека тоже должен быть греком, никем иным, но воображение почему-то рисует Дарлинг опереточного цыганского барона. В шелковой косоворотке, атласной жилетке, штанах в мелкий вельветовый рубчик и реликтовых плисовых сапогах. На голове Костаса лихо сидит мягкая фетровая шляпа с заткнутым за тулью пером фазана; висящие на брюхе часы-луковица каждые пятнадцать минут исполняют первые такты популярной цыганской песни «Ай, да-ну, да-ну, да-най», а в руках… В покрытых шерстью руках Костаса обязательно должна оказаться плетеная корзина, набитая сложенными в пачки самыми ходовыми валютами мира — ведь он же финансист! Что именно финансирует Костас — не совсем ясно. Должно быть, наркотрафик, оттого все его карманы полны расфасованного по пакетикам героина. Ухмыляясь золотозубой улыбкой, Костас ввалится в «Ноа» не один. С ними припожалует цыганский ансамбль песни и пляски, штук шесть привокзальных гадалок и два ручных прямоходящих медведя. Ромы будут бить себя по ляжкам и рвать гитарные струны, медведи — реветь и требовать безалкогольного мохито, а гадалки — приставать к посетителям с традиционным «Ай, бриллиантовые, не совру ни слова, всю правду скажу!»…