Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

А с картинами она разберется потом.

Сегодняшний Костас отличается от вчерашнего только цветом рубашки: на этот раз она бледно-голубая.

— Итак… Дарья. Перейдем к делу сразу?

Нет, для начала можем сходить в зоопарк. Конечно, ничего такого Дарлинг не говорит, две тысячи плюс премиальные из записки выглядят слишком уж соблазнительно. Кабинет финансиста и, по непроверенным сведениям, создателя холдингов разной величины — это не жежешечка, так что никаких вольностей, никаких колкостей, никакого выпендрежа. Молчать и слушать, а лучше — внимать с крайней степенью почтительности.

— Да. Перейдем к делу сразу.

— Вы окончили университет?

— Юридический факультет. Работаю помощником нотариуса.

Звучит омерзительно и навевает скуку. До сих пор Дарлинг не задумывалась, как затрапезное «помощник нотариуса» выглядит со стороны. Как банка с заплесневевшими огурцами, позабытая в холодильнике.

— Не слишком успешная карьера. — Легкая улыбка, взбежавшая на лицо Костаса, кажется Дарлинг иронической. И зачем только было писать записки с тремя нулями? Чтобы затем ткнуть человека носом в его несостоятельность?

— Я не амбициозна. Мне двадцать семь, я всего лишь помощник нотариуса, и я не амбициозна.

— Ну хорошо… Вассилис сказал мне, что у вас отличный английский.

— Мне он сказал, что у меня не все дома. Но английскому это не мешает.

Ну вот, началось!.. Еще утром, едва сунув в рот зубную щетку, Дарлинг дала себе слово не пороть чепухи на собеседовании (утреннюю встречу с Костасом она рассматривала именно как собеседование). Привычка отпускать малопонятные шуточки не раз подводила ее при устройстве на работу: так, сразу после универа было потеряно место юрисконсульта в одной небольшой, но перспективной компании. Стезя адвоката по гражданским делам (о которой страстно мечтала оторванная от реальности мама) тоже оказалась непроходимой. Но что поделать, если любой официоз вводит Дарлинг в ступор и она начинает вести себя не совсем адекватно? Вот и сейчас, когда хлебная должность была уже почти в кармане, одна дурацкая фраза может все испортить. Или не все и есть еще шанс?.. Если в ближайшие пять секунд Костас не укажет ей на дверь, она постарается быть паинькой и больше не лажаться.

— …Вот как? — Костас приподнимает бровь. — Забавно. Что, терпеть не можете собеседования?

— Ненавижу, — честно признается Дарлинг. — Всегда их проваливаю.

— Тогда считайте, что мы разговариваем как друзья.

— Это проблематично, но я постараюсь.

— Обязанности несложные, но круг их достаточно широк. Бронирование гостиниц, бронирование билетов, деловая переписка, подготовка встреч. Мой распорядок полностью ляжет на ваши плечи, и проколов быть не должно. Вы будете сопровождать меня в поездках, так что готовьтесь к частым командировкам. Что еще?

— Вы не спросили, страдаю ли я аэрофобией.

— Да, действительно. Летать придется много. В основном — летать. Надеюсь, с этим у вас все в порядке?

— С этим — да.

— Заграничный паспорт?

— Да.

— Отлично. В ближайшую неделю вам сделают Шенген…

— Шенген? — снова не выдерживает Дарлинг и закатывает глаза. — Не спятить бы!

— Приступать к работе можете уже сегодня. Через полчаса подъедет Ольга, мой бывший помощник. Она любезно согласилась ввести вас в курс дела. Гардероб тоже придется менять согласно дресс-коду. Ольга вас проконсультирует. Если возникнут вопросы…

— Уже.

— Слушаю.

— Вот эти картины… Мне бы хотелось знать имя художника.

— Увлекаетесь живописью?

— Нет. Но эта мне как раз нравится.

— Это Саорин, испанец. И мне он тоже нравится.

Дарлинг не сильна в определении стилей. Первое, что приходит на ум, — фотографический гиперреализм. На всех четырех картинах, развешанных по кабинету, нет людей. Только вещи. Отжившие свой век, навсегда забытые и брошенные умирать. В отличие от быстроразлагающейся плоти — человеческой, животной, растительной — плоть вещей так легко сдаваться не намерена. Она изо всех сил хранит иллюзию жизни. Возможности жизни, проглядывающей сквозь паутину и пыль. Мотоцикл без заднего колеса; аптечные пузырьки в навесном шкафчике без дверцы; банки с высохшей краской, стопки писем и старых газет, Дарлинг снова думает о Джин. С ней мог бы случиться мотоцикл, еще хранящий элегантность линий, с ней могли случиться письма; а в одной из пожелтевших, истрепанных газет наверняка отыскалось бы хоть одно упоминание о ней.

— Наверное, его еще можно отреставрировать. Мотоцикл, нет? Снять ржавчину, покрасить заново. Поставить колесо. Я бы так и сделала.

— А я бы оставил все как есть. Так лучше, поверьте.

— Как называется эта картина? С мотоциклом?

— «Иллюзии Хесуса Галиано».

— А кто такой Хесус Галиано?

— Не знаю. Может быть — вы. Может быть — я.

Лишенная всяческого чувства субординации, Дарлинг с удовольствием поболтала бы с Костасом об иллюзиях. Иллюзия, что все еще можно исправить, так же далека от истины, как иллюзия, что ничего исправить невозможно в принципе. Истина, как обычно, лежит где-то посередине. Время от времени принимая ту или иную сторону.

В зависимости от момента.

А вот строить иллюзии насчет Костаса и вовсе не следует. Это стало ясно из знакомства с Ольгой, оказавшейся симпатичной и дружелюбной девахой лет тридцати. К тому же глубоко беременной. Огромный живот, к которому она время от времени прикладывала руку, вовсе не мешал ей в течение нескольких часов посвящать Дарлинг в тонкости будущей работы. А в самом финале Дарлинг была вручена тоненькая тетрадь, значение которой она смогла по достоинству оценить гораздо позже. На двенадцати страницах в школьную клетку было собрано все, что касалось привычек и пристрастий Костаса. С таблицами, диаграммами и примечаниями, выделенными красным. Дарлинг была так потрясена царским подарком, что немедленно пригласила Ольгу на кофе.

К кофе Ольга заказала бутылку шампанского.

— А малышу не повредит? — осторожно поинтересовалась Дарлинг.

— Малышке. У нас будет девочка. Вот она, кстати, и требует этого проклятого пойла. А я его терпеть не могу. У меня вообще от него изжога, но что поделаешь. Все лучшее — детям.

Дарлинг приуныла было, готовясь к артиллерийской канонаде из ахов, охов, присюсюкиваний и пришепетываний, но умница Ольга тотчас же свернула детскую тему:

— Тебе, я думаю, неинтересен весь этот предродовой бред. Тебя интересует Костас, так?

— Наверное, ему было жаль потерять такого человека, как ты… — Никогда еще Дарлинг не была так искренна в признании заслуг другого человека.

— Сожаление — слово не из его репертуара. Думаю, что даже досады он не испытывал. Костас не затрачивается на подобные пустяки, просто направляет силы на поиски оптимального варианта решения проблемы. Видимо, ты показалась ему оптимальным вариантом.