Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

Лучше уж молчать в тряпочку.

Но молчать и поддерживать образ великомученицы из нотариальной конторы становится все труднее. Еще и потому, что скайповая пятница может прийтись на другой часовой пояс, другую часть света или авиаперелет — и тогда сеанс связи обязательно сорвется. А этого страшно не любят ни мама, ни Лерка, воспитанные в духе традиционного папочкиного: «родные люди всегда должны быть в поле зрения друг друга, они единственная ценность, которая у нас есть». К тому же Лерка вдруг начинает проявлять чудеса наблюдательности.

— Что-то тебя не видно в Инете, — в последний раз заявила она. — Раньше не вытащить было, а сейчас вообще не появляешься…

— Ну почему же… Появляюсь.

— Вчера сунула нос в твой журнал. Тебя там полгода не было! С чего бы это?

— Ну… нет настроения писать, вот и все.

— А раньше писала вне зависимости от настроения.

— А сейчас надоело.

— Ну-ну…

— И дел по горло. На работе завал.

— Завал в твоем клоповнике? Не смеши. Мама на днях ходила к нотариусу, одну несчастную бумажку заверить. Так они там еле руками шевелят.

— Так то Сочи. А это Питер. Две большие разницы.

— А по-моему, так никакой разницы нет. Везде одни и те же толстожопые канцелярские крысы.

— Спасибо! Я тоже тебя люблю.

— Я не о тебе. — Сестринское чувство все же не чуждо Лерке. — Я в принципе. А как там поживает твой инет-хмырь?

«Неплохо было бы рассказать об этом Паоло», когда она подумала так? Неделю назад, может быть, две. К чему относилось «неплохо»? К какой-то сценке с уличными музыкантами из Берна? Или это была толпа забавных ортодоксальных евреев, оккупировавших зал выдачи багажа? Только где — в Лондоне или во Франкфурте-на-Майне? При желании можно восстановить в памяти аэропорт. А заодно — и побудительный мотив мысли о Паоло. Но дело совсем не в мотиве: она думает о летчике-камикадзе все реже и реже. Разве что — о куполе рей-сена, призванном сохранить папочку от всех превратностей судьбы где-то там, в Мировом океане. Паоло тоже не проявляет себя, ни единой реплики за все время, ни одного «беспокоюсь молчанием»; еще полгода назад Дарлинг посчитала бы такую ситуацию трагичной, но сейчас она чувствует только облегчение.

— Нормально поживает.

— Да? Его тоже не видно. Забурились в личную переписку? По аськам шляетесь?

— Именно. А как поживает твой сырьевой олигарх?

— Жду со дня на день. На белом коне, с аксельбантами и розой в петлице, — хохочет Лерка по ту сторону монитора. — Нет, ты все-таки странно себя ведешь. Забыла про день рождения тети Нади, не поздравила даже. Она обиделась, между прочим.

Вот проклятье! У старшей маминой сестры было ДэРэ, неделю назад, когда они с Костасом летали как раз во Франкфурт. Обычно Дарлинг отмечалась телефонным звонком, а тут прошляпила, чего отродясь не бывало. В отличие от отвязной Лерки, Дарлинг — эталон внимательности и предупредительности, и заставить ее изменить многолетнюю линию поведения может лишь форс-мажор…

Костас и есть форс-мажор.

— Они теперь только это и обсуждают, мама с теткой. Как ты лажанулась. Думают, что у тебя там что-то происходит.

— Ничего у меня не происходит.

— Мама вот даже всплакнула вчера.

— С чего бы это?

— Переживает, вот с чего. Думает, а вдруг у тебя там какое-то крушение… Жизненное. Мало ли… Говорит, что тебе нужно переезжать в Сочи, чтобы под присмотром…

— Идиотизм.

— Конечно. А тетка грешит на здоровье. Мол, у тебя с ним не все в порядке…

— В каком месте?

— Ну ты же знаешь, что Надин во всем видит происки глистов и неоперабельного рака…

— Неоперабельная глупость еще хуже. Так ей и передай.

— Сама передашь. Заодно и с ДэРэ поздравишь. Лучше позже, чем никогда.

— Лучше никогда, чем бред выслушивать.

— Нет… Ну я тоже думаю, что у тебя там что-то происходит. Ты и выглядеть стала по-другому…

— Ничего не по-другому. Это скайп искажает мой привычный облик.

— А раньше, представь себе, не искажал. Вот сдам сессию и прикачу в ваше сраное болото…

Только этого не хватало! Последний раз Лерка неосмотрительно заглянула в Питер позапрошлой зимой и нарвалась на крещенские морозы, снежные завалы и беспросветную темень, после чего торжественно поклялась, что живьем видит этот злосчастный город в последний раз. И отныне для проявления сестринской любви будут использоваться совсем другие поляны, например, та же Красная, где бывали и президент, и премьер-министр, вэлкам Сочи, Питер — досвидос! И вот пожалуйста… Должно быть, у застигнутой врасплох Дарлинг было не очень счастливое выражение лица, и Лерка сразу насторожилась:

— Ты как будто бы не рада, что я приеду, а?

— Почему… Я рада.

— Ни капельки. Мне и самой не улыбается переть в вашу дерьмовую прорубь, но… Надо же с ним наконец познакомиться.

— С кем?

— С твоим парнем. У тебя кто-то появился, и это серьезно. Печенкой чую, а она меня никогда не подводила. Я же твоя сестра, и меня не проведешь. Кто он?

— Никто.

— Ну это понятно. Исходя из твоих дурацких вкусов, социальный статус у него ниже плинтуса. А такие меня не интересуют, ты же знаешь. Так что не бойся, я его не отобью.

— Я и не боюсь.

— Ну он хоть симпатичный? — На фарфоровом, ничем не замутненном личике Лерки отразилась титаническая работа мысли. — О, я поняла! Твой безумный интернетчик наконец материализовался! Нет?

Спорить с Леркой бесполезно, лучше уж сразу принять ее реальность и постараться ей соответствовать.

— Сдавай свою сессию, а там посмотрим.

— Очень бы хотелось… Посмотреть.

После недолгих раздумий Дарлинг решила не отговаривать сестру: получив вежливый отказ, та припрется из принципа. Ничто так не выводит ее из себя и не побуждает к действию, как твердое «нет». Лучше уж спустить все на тормозах и вообще забыть обо всех Леркиных измышлениях относительно перемен в ее жизни.

Перемены слишком глобальны, чтобы обсуждать их с кем-либо.

Их можно было бы обсудить с Ольгой и получить пару изумительных по глубине, хотя и совершенно бесполезных советов. Но тот разговор в кафе оказался единственным, больше они не встречались, даром что обменялись телефонами и адресами электронной почты. Наверняка Ольга уже родила прелестную девочку, возится с ней сутками напролет и думать забыла не только о Дарлинг, но и о Костасе, в которого была влюблена ровно три дня.

Сама Дарлинг не была влюблена в Костаса ни секунды, даже нелепому курсантику с перегона «Петроградская» — «Черная речка» повезло гораздо больше, чем финансовому консультанту всех времен и народов. Девлюбленность Дарлинг удивляет ее саму, ведь в Костасе есть то, что она всегда тщетно искала в мужчинах:

ощущение тайны.