Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Почти каждую неделю. Да, они, конечно, меня знают… Я-то смогу проехать, у меня бумаги в порядке, и мои, и на машину. Но боюсь, вас не пропустят. Правила очень строги.

Еще одна машина, надсадно взревев, миновала пропускной пункт. В рокоте мотора мне послышались насмешливые нотки. С другой стороны к шлагбауму, подрагивая, рыча и взметая пыль, подъехал автобус. Я вышла из облака пыли на обочину. Пассажиры разглядывали меня из окон, но без особого интереса. Такие недоразумения случаются, наверное, каждый день. Правила, по словам Хамида, здесь очень строги.

– Что за идиотизм! – сердито воскликнула я. – Все равно что проверять документы на границе между Англией и Шотландией. Сдается мне, чем меньше страна, тем больше она поднимает шума из-за всякой чепухи… Простите, Хамид, я не хотела вас обидеть. Но эти бессмысленные запреты кого угодно выведут из себя. К тому же эта невыносимая жара… Прошу прощения.

– Ничего страшного, – великодушно отпустил мне грехи Хамид. Его обеспокоенный взгляд светился сочувствием. – Если не ошибаюсь, он возвращается завтра?

– Кто?

– Ваш кузен.

– О кузене я и не думала, – огрызнулась я.

Но это, разумеется, было не так. Я думала о Чарльзе, и Хамид понял это раньше меня. Внезапно я почувствовала себя слабой и уязвимой – ощущение, доселе мне незнакомое и крайне неприятное.

– Я знаю, наши пограничные правила часто раздражают иностранцев, – спокойно пояснил Хамид, – но, к сожалению, у нас есть свои трудности, и очень серьезные. Помимо всего прочего, процветает контрабанда… Нет, поймите меня правильно, я не хочу сказать, что вас подозревают в соучастии, но приходится вводить строгие законы, а законы для того и создаются, чтобы их соблюдать. А вы, к несчастью, их преступили.

– Нарушила.

– Простите?

– Я нарушила правила. Преступить закон – это кое-что совсем другое. Говорите, процветает контрабанда? Но что же, ради всего святого, мы можем ввозить нелегально? Неужели меня можно заподозрить в том, что в сумочке у меня спрятано оружие или партия бренди?

– Нет, бренди тут ни при чем. Но вы вполне могли бы провозить наркотики.

Я приподняла брови:

– Наркотики? Да, верно. Я совсем забыла, где нахожусь. В одной из книг моего кузена это называется «гонец с травкой».

Хамид рассмеялся:

– Вот, оказывается, какое выражение. Да, вынужден признаться, у Бейрута сложилась, скажем так, определенная репутация. И к сожалению, дело не ограничивается гашишем – в Турции и Иране выращивают опиум и переправляют его к морю. Потому я и говорю, что у нас на этот счет строгие правила, и с каждым днем они делаются все строже. Недавно Национальная ассамблея Египта внесла представления правительствам всех ближневосточных стран, и наказание за провоз наркотиков стало куда суровее, а пограничный надзор, как вы сами видите, заметно ужесточился.

– Да, понимаю, это суровая необходимость. Но, может быть, не стоит тревожить из-за этого туристов?

– Несколько туристов уже были пойманы с поличным. Совсем недавно арестовали двух студентов-англичан, их вина была доказана. Вы не читали об этом в газетах?

Я покачала головой:

– Что с ними случилось? Каково было наказание?

– Для них дело ограничилось тюремным заключением. Они все еще в Бейруте. Раньше за такие преступления давали три года, но теперь сроки увеличились и сопровождаются каторжными работами. Для ливанских граждан к тюремному заключению добавляется лишение гражданских прав, их ставят на учет в полиции как перевозчиков – я правильно выразился? – наркотиков. А в других странах наказание гораздо суровее. В Турции, например, контрабанда наркотиков карается смертной казнью. Теперь такой закон введен и в Египте, и, по-моему, в Иране. Сами видите, какой серьезный оборот приняло дело.

– Но если не ошибаюсь, совсем недавно вы говорили, что на Ближнем Востоке к наркотикам относятся очень снисходительно? По крайней мере, подразумевали, что никто не считает курение гашиша большим грехом.

– Если правительство начинает к чему-то относиться всерьез, значит тут замешаны не моральные аспекты, а экономические, – цинично заметил Хамид. – В Египте, например, эта проблема достигла критических размеров – дело в том, что наркоман никуда не годится как работник. Вот почему египетское правительство так озабочено нелегальным импортом наркотиков из Ливана, вот почему оно шлет в Национальную ассамблею одно представление за другим, а в настоящий момент наше правительство, к сожалению, склонно очень внимательно прислушиваться ко всему, что исходит из Египта. – Хамид улыбнулся. – Понимаете теперь, в какую переделку вы попали? Таможенникам, я бы сказал, самим приходится не легче. Только взгляните на этот автобус.

Пресловутый автобус наконец смилостивился над нами, выключил мотор и неподвижно застыл возле шлагбаума по ту сторону ливанской границы. Пассажиры высыпали наружу и терпеливо ожидали окончания проверки документов. Судя по их покорному виду, они смирились с неизбежностью ждать до самого вечера, и понятно, по какой причине: крыша автобуса напоминала груженную доверху тележку беженца или же грузовик, перевозящий с места на место семью бедняка. Казалось, все до единого пассажиры взгромоздили на несчастный автобус весь свой домашний скарб.

Среди груды свернутых ковров, тюков с одеждой и грязных брезентовых сумок, на которых различались следы маркировки «Эр Франс» или «БОДК», виднелись туго набитые матрасы, мягкие кресла и даже плетеная клетка с удрученного вида курами.

– Им предстоит все это досмотреть, – пояснил Хамид.

– Ради нескольких пакетиков с порошком? – удивилась я. – Вы шутите.

Хамид рассмеялся:

– Честное слово. Иногда находят гораздо больше чем несколько пакетиков. Существуют сотни способов припрятать и нелегально провезти гашиш. Не далее как на прошлой неделе задержали человека, который называл себя сапожником. В его сапожном инструменте обнаружили большой чемодан с кожаными подметками для ботинок. Подметки оказались сделанными из гашиша, измельченного в очень тонкий порошок и спрессованного в соответствующую форму. Иногда наркотик принимает вид жевательной резинки, или ветчины, или овечьего помета.

– Ну и ну, – сказала я. – Сдается мне, человека, которого поймают на границе с полным чемоданом овечьего помета, в любом случае нужно изолировать от общества.

– Истинная правда, – мрачно заявил Хамид. – Что ж, если хотите, я пойду объясню им все насчет вашего группового паспорта. Подождете здесь?

– Если не возражаете, я схожу с вами и сама поговорю с пограничниками. Здесь кто-нибудь говорит по-английски?

– Вряд ли, но я переведу.

Караульное помещение пограничного пункта оказалось небольшой комнаткой, где стояла удушающая жара. Она была битком набита статными оливково-смуглыми людьми, которые говорили все одновременно. При нашем появлении разговор прекратился, и человек в мундире за офицерской стойкой – статный и оливково-смуглый, как все, – безнадежно закатил глаза и покачал головой. Я объяснила, в чем дело, Хамид перевел, и офицер, напрягая все силы, выслушал. Тем временем снаружи скопилось целое стадо отчаянно гудящих машин. Их водители, размахивая потрепанными документами, прокладывали себе дорогу к стойке. Сонно гудели разморенные жарой мухи, в воздухе висел густой запах пота, чернил и турецкого табака.