Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Оставалось надеяться, что все остальные обитатели дворца успели укрыться от катастрофы. Мулов, по-видимому, вывели из стойл в первую очередь, поскольку то тут, то там посреди толпы я видела их лукавые морды, казавшиеся зловещими из-за отблесков пламени, подсвечивавших багровым огнем их огромные зубы и глазные белки. На лоснящихся спинах громоздились вьюки с добычей; арабы, вопя, вырывали друг у друга поводья. Затем я заметила гнедого коня, со шкурой яркой, как пламя; под уздцы его вел человек, в котором я мгновенно узнала Джона Летмана.

Он стаскивал с лошадиной головы какую-то тряпку – то ли коврик, то ли одеяло. Ему пришлось закутать глаза и ноздри животного, чтобы вывести его из горящей конюшни. Летман пытался оттащить гнедого подальше от толпы, но конь упирался, испуганно топтался на месте и пронзительно ржал.

Я сжала руку Чарльза:

– Смотри, там Летман! Он выводит коня. Чарльз, он садится верхом! Сейчас удерет!

– Пусть удирает. Все равно он ничего не сделает. Только Графтон… эй, гляди-ка, они его остановили!

Летман, верхом на гнедом, коленями, хлыстом и поводьями отбивался от наседавшей толпы, торопясь завернуть за угол, как раз туда, где стояли мы. Его ждала тропа под стеной сераля, открытый склон горы и – свобода. Жеребец, прижав уши, кружил на месте, вздымая пыль, и толпа вокруг его морды рассеялась – вся, если не считать одного человека, который, не обращая внимания на злобно брыкающиеся копыта, подскочил к коню и крепко схватился за поводья. Он кричал что-то Джону Летману. Я заметила, что Летман вскинул руку, указывая на горящий дворец, и что-то заорал. Его голос, неожиданно могучий и чистый, перекрыл собою взволнованный гомон толпы. Все лица обернулись к нему, точно листья, взметенные ветром. Летман хлестнул кнутом подскочившего к нему храбреца, пустил гнедого мощным галопом и во весь опор помчался к роще, в которой укрылись мы.

Жеребец задел плечом настырного араба, и тот рухнул как подкошенный. Откатившись в сторону, он целым и невредимым одним прыжком вскочил на ноги, и я узнала его. Это был Насирулла. Еще двое или трое мужчин бросились в погоню за Джоном Летманом, но безуспешно. Один из них, завывая, как дервиш, размахивал дробовиком. Насирулла вырвал у него ружье, вскинул его и выстрелил.

Но гнедой уже унес седока за пределы досягаемости выстрелов. Конь свернул за угол дворцовой стены и промчался в считаных ярдах от нас. Я даже не успела разглядеть лицо Джона Летмана: приникнув темным силуэтом к яркой гриве коня, он молнией просвистел мимо и под стук копыт и ржание перепуганного животного исчез в темноте.

Не успела я и заметить, в какой момент нас покинули Сафир и Звездочка. Мне лишь почудилось, что во тьме промелькнули две тени, куда более стремительные, чем лошадь, и не в пример более безмолвные. Они метнулись за всадником среди деревьев и исчезли из виду в облаке пыли от конских копыт. Когда я обернулась, борзых не было.

Выстрел, никому не причинив вреда, отбил кусочек каменной кладки на углу дворца. Люди, бежавшие за Летманом, нерешительно остановились, поняли, что погоня бесполезна, и принялись бесцельно слоняться вокруг, подбадривая себя громкими криками.

– По-моему, дорогая, нам тоже пора идти, – шепнул мне на ухо Чарльз. – С минуты на минуту вся эта толпа явится сюда искать дорогу в обход дворца.

– Стой… смотри-ка!

Все последующее случилось так быстро, что трудно было понять, что происходит, и еще труднее – описать.

Насирулла остановился лишь на миг, чтобы понять, что его выстрел пропал зря. Не успела осыпаться штукатурка на выбоинах от пуль, как он повернулся и принялся продираться сквозь толпу к воротам. Зеваки последовали за ним.

Потом мы увидели Генри Графтона. Удар по голове лишил его сознания совсем ненадолго, и, по-видимому, именно он организовывал спасательную операцию. Когда толпа откатилась от ворот и на мгновение стала реже, я заметила, как Графтон, держа в охапке огромный тюк, появился из-за сторожки у ворот.

Один или двое арабов побежали к нему навстречу, очевидно, чтобы помочь. Еще один подвел мула. Потом Насирулла пронзительно заорал что-то, и толпа снова остановилась. Люди обернулись. Наверное, среди них были и женщины; одна из них визгливым голосом выкрикивала что-то – очевидно, ругательства. Графтон остановился. Человек, взявший половину его ноши, внезапно отпустил ее и отошел, и Графтон покачнулся от неожиданности. Не переставая орать, к нему подбежал Насирулла. Когда между ними оставалось футов десять, не больше, молодой араб вскинул ружье и выстрелил в упор.

Графтон упал. Сначала он уронил свою ношу, а потом медленно, очень медленно опустился следом за ней на землю. Насирулла перевернул ружье прикладом кверху и побежал прочь. Толпа ринулась за ним.

Чарльз втащил меня поглубже в тень деревьев.

– Нет. Не ходи. Все равно ты ничем не поможешь. Он мертв, как камень. Кристи, девочка моя, нам надо проваливать, и поскорее, пока тут не началось кино в стиле лучших боевиков Артура Рэнка.

Меня трясло так, что некоторое время я не могла сделать ни шагу, лишь стояла, уцепившись за руку Чарльза, и наконец выдавила, стуча зубами:

– Это был Насирулла. Как ты думаешь, это из-за Халиды?

– Наверняка. Очевидно, Насирулла пытался спасти хоть что-нибудь из запасов, прежде чем Графтон успел его остановить, и наткнулся на тело. Или гораздо проще – он спросил Летмана, куда подевалась сестра, и сцена, которую мы наблюдали, заключалась в том, что Летман поспешил переложить вину на своего приятеля. Держись, милая, думаю, мы все же сумеем спуститься к броду этой тропой. Справишься? Давай же, черт возьми, скорее выбираться. Арабская чернь – не самая лучшая для меня компания, и вряд ли они, если доберутся до нас, станут вслушиваться в мой изысканный литературный арабский. Тебе-то ничего страшного не грозит, тебя всего лишь изнасилуют, а мне отнюдь не улыбается быть кастрированным в день помолвки.

– В этом ты весь, мой большой храбрый кузен.

У меня вырвался короткий смешок, скорее истерический, чем веселый, но и он успокоил меня. Чарльз взял меня за руку, и мы при свете гаснущего пожара спустились по каменистой тропе, перебрались через реку, несшую навстречу Адонису все еще багряные воды, и благополучно достигли тенистых склонов на противоположном краю долины.

Наступил полдень следующего дня. Солнце застыло прямо над головой, заливая деревенскую улицу жаркими лучами. Мы сидели на невысокой стене, окаймлявшей местное кладбище, и ждали машину, которая доставит нас в Бейрут.

Я никак не могла отчетливо припомнить, что случилось после того, как мы прошлой ночью покинули пожарище. Нелегкий подъем по тропинке в деревню полностью стерся из памяти. Наверное, меня поддерживала некая аварийная высокооктановая смесь из реакции на происшедшее, любви и остаточных паров гашиша. Единственным воспоминанием этого дня был какой-то раздробленный кошмар, в котором на меня глядели внимательные глаза, стучали, как мелкий дождь, аккуратные копытца и пахло козами. Позже Чарльз объяснил, что по дороге мы потревожили стадо спящих коз, а наш знакомый фавн вырос перед нами как из-под земли, оторвавшись от восторженного созерцания грандиозного вида на пожар, и весьма своевременно предложил проводить нас до деревни.