Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

Я открыла рот, чтобы возразить, но тетушка подняла руку и добавила уже не таким сердитым тоном:

– Наверно, тебе это кажется странным, но я уже стара, давно избрала себе образ жизни и считаю, что единственным благом, которое приносит возраст, является право поступать по собственному усмотрению, жить так, как хочется, до тех пор, пока можешь себе это позволить. Как бы странно и неуютно тебе здесь ни казалось, мне такая жизнь нравится. Расскажи домашним, что я устроилась прекрасно и вполне довольна своей судьбой. Купив эти высокие стены, немого придурка у ворот и те нехитрые услуги, которые мне любезно оказывает Халида, я приобрела уединение, о котором давно мечтала. Поэтому хватит споров.

– Но Чарльз страшно расстроится! Больше того, он разозлится на меня, потому что я, так сказать, перешла ему дорогу. Вы знаете, он всегда вас очень любил. И, честно говоря, для него очень важно увидеться с вами. Не знаю, известно вам или нет, но существует план открыть в Бейруте отделение банка, и Чарльз, наверное, будет там работать, по крайней мере первое время, поэтому он, пока находится здесь, хочет наладить все возможные связи…

– Нет.

– Тетя Гарриет…

– Повторять не буду, – напыщенно заявила тетушка и сверкнула в мою сторону рубином, словно намереваясь сжечь меня дотла.

Ей это удалось. Я сдалась.

– Ладно, я ему так и передам. Чарльз будет рад узнать, что я нашла вас в добром здравии. Хотите, чтобы мы прислали вам что-нибудь из Англии? Например, книги?

– Спасибо, детка, я могу достать все, что захочу. Теперь иди, я устала. Передай всем своим привет, только скажи, чтобы не вздумали забрасывать меня письмами. Не хочу. Я все равно не отвечу. Когда я умру, Джон вам сообщит. Нет, не надо меня целовать. Ты девочка хорошенькая, мне с тобой понравилось, а теперь иди.

– Мне тоже очень понравилось у вас, тетя Гарриет. Спасибо, что разрешили мне войти. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Джон, как только проводишь ее до комнаты, сразу возвращайся, понял? Халида! Эта дуреха собирается всю ночь копаться с моими таблетками? Ага, вот и ты. Не забудь, что я сказала, Джон, тотчас возвращайся.

– Конечно, – с явным облегчением согласился мистер Летман.

Он уже довел меня почти до дверей.

Эта сцена не походила на расставание навсегда, слишком мало в ней было торжественности, и в то же время взятый тон казался единственно правильным. На мгновение я остановилась в дверях и обернулась. Халида снова возилась у комода, вытряхивая что-то на ладонь из небольшой склянки. Позади нее, как черная гора, заслоненная оранжевым мерцанием лампы, громоздилась кровать. Когда Халида направилась к ступенькам, в черном сумраке у изножья кровати мелькнула маленькая, проворная серая тень. У меня мурашки поползли по коже: неужели даже в спальне здесь водятся крысы? Но тут юркое существо вспрыгнуло на кровать, крупная белая рука высунулась из-за занавески и принялась поглаживать зверька. Это был котенок.

К тому же полудикий. Когда Халида присела на край постели, котенок отпрыгнул в сторону и исчез. Девушка склонилась к старухе, почти невидимой под грудой одеял, и протянула ей воду в высоком гравированном бокале. Платье из зеленого шелка колыхнулось и переливчато замерцало в лучах лампы. Сцена казалась отрывком из далекого, невероятного спектакля, поставленного на плохо освещенных подмостках, спектакля, где не было места ни мне, ни Чарльзу, ни вообще дневному свету.

Я торопливо направилась вслед за Джоном Летманом, освещавшим дорогу фонариком.

На мгновение луч фонарика метнулся вверх, осветив мое лицо.

– Что с вами? Замерзли?

– Нет. Ничего страшного. – Я набрала полную грудь воздуха. – Как чудесно снова оказаться на свежем воздухе. Вы правы, табак у нее крепковат.

– Разве дело только в табаке? Мне показалось, разговор вас огорчил.

– В какой-то мере да, – призналась я. – Должна сказать, все это довольно странно, и говорить с ней было нелегко.

– В каком отношении?

– Ну, как сказать… Впрочем, вы, наверно, к этому привыкли. К тому, что она непоследовательна, забывчива, а вначале все время старалась меня уколоть. И… да и выглядит она так чудно, и курит кальян… Боюсь, я временами была нетактична, но я слышала, что она не любит тех, кто всегда с ней соглашается, и считала, что лучше напрямик выкладывать ей всю правду. Мне показалось, что я ее расстроила, особенно тогда, когда она начала бормотать и ворчать, но потом я решила, что так, пожалуй, лучше. Правда?

– Ничуть она не расстроилась. Поверьте мне на слово, она не шутила, когда сказала, что разговор ей понравился.

Мне подумалось, что Летман слишком краток и грубоват. Но неприятное впечатление рассеялось, когда он добавил:

– Вам следовало раньше сказать мне об этом кузене Чарльзе. Я бы попробовал ее уговорить.

– Да, я, пожалуй, сделала глупость. Мне хотелось сначала самой посмотреть, куда ветер дует. Как вы считаете, она может передумать?

– Кто ее знает. Понятия не имею. Если она приняла решение, переубедить ее бывает нелегко. Мне иногда кажется, что она любит настоять на своем просто из чистого упрямства. Понятия не имею, почему она вдруг так переменилась.

– Я тоже. Знаете, она всегда обожала Чарльза – считала, что он единственный из нас всех, кто хоть на что-то годен. – Я горестно добавила: – Он разозлится на меня за то, что я подложила ему такую свинью. Видит бог, я не хотела разрушать его планы! Ему очень хочется увидеться с тетушкой – и не из чистого любопытства, как мне. Не знаю, что он скажет. Она, должно быть, нередко говорила с вами о нем?

– О да. Если бы я знал, что он здесь… Осторожно, ступенька. Долго он еще пробудет в Ливане?

– Понятия не имею.

– Ладно, если у него есть свободное время, скажите ему, чтобы подождал несколько дней, хотя бы до середины следующей недели. Я сделаю, что смогу, и сообщу вам в «Финикию».

Мне оставалось только поблагодарить Джона Летмана за любезность.

– Спасибо, – сказала я. – Передам. Уверена, что тетушка, когда все как следует обдумает, сменит гнев на милость.

– Чего на свете не бывает, – лаконично откликнулся Джон Летман.

Ночью пошел дождь.

Я вернулась к себе в спальню глубокой ночью, где-то между половиной второго и двумя часами пополуночи. Ночь была темная, погода стояла сухая и очень тихая, ничто не говорило о приближении грозы.

Мистер Летман проводил меня до самых дверей спальни, где я оставила гореть керосиновую лампу, попрощался и ушел. Я взяла лампу, пошла в хаммам, умылась как смогла под струйкой холодной воды и вернулась в комнату. Ключа не было, но изнутри дверь задвигалась большим деревянным засовом. Я осторожно вдвинула его в гнезда. Потом сняла платье, кое-как убавила огонь в лампе, задула фитиль и легла.