Лаура Липман - Девять пуль для тени

«А ведь я искала их, — добавила она про себя. — Причем каждое воскресенье».

— С Саймоном? А, он сбежал в Северную Каролину. Кажется, с какой-то дамочкой из адвокатской конторы. А через шесть недель умер — от сердечного приступа, если не ошибаюсь.

— Что, прямо на ней?

— Нет, конечно — это уж слишком избито, знаешь ли. Во время тренировки по гольфу. Думаю, это самое лучшее, что он мог сделать для бедняжки Луизы. Теперь никто не станет есть ее поедом, упрекая в том, что она швыряет деньги на ветер. Тем более что деньги-то ее. И все же это ее подкосило. У нее случился удар, так что пришлось отправить ее в Роланд-парк-Плейс в Кесуике. Моя мама недавно ездила проведать ее — когда-то они вместе играли в теннис.

— Помню. — Именно помня об этой дружбе, Тесс поостереглась рассказать Уитни обо всем, что в свое время сделала Луиза. — Говоришь, она отошла от дел? Стало быть, на встрече с этим вашим правлением ее не будет?

— Нет, она уже ни во что не вмешивается. Только дает деньги. Не думаю, что ее сейчас вообще интересует, чем занимается фонд Уильяма Три. Как сказала моя мать, Луиза лежит в постели, отказывается с кем-либо говорить и мечтает о смерти — твердит, что желает быть с Саймоном.

— Невероятно! С человеком, который всю жизнь унижал ее и при этом тратил ее деньги на бесчисленных девок, ни у одной из которых даже приличного образования не было.

— Среди них, кажется, затесались даже две секретарши. Однако похоже, она любила его. Иначе почему терпела столько лет?

— Понятия не имею. Может, посоветовать вашему правлению выделить некоторую сумму на решение заодно и этой проблемы? Впрочем, она стара как мир — почему вообще люди терпят, что о них вытирают ноги?

— Ты имеешь в виду женщины — мужей?

— Бывает, что и мужчины остаются с женщинами, которые совсем недостойны любви.

Покончив с ланчем, они вышли на улицу. После приятного полумрака яркое солнце ослепило их так, что пару секунд обе моргали, словно совы, ничего не видя вокруг себя и дожидаясь, пока глаза привыкнут к свету. Но этого оказалось достаточно, чтобы перед мысленным взором Тесс всплыло то, что она, казалось, похоронила давным-давно.

Она вдруг снова увидела подброшенное в воздух тело мужчины, скорченным черным силуэтом вырисовывающееся на фоне неба, а вслед за этим — зловещие контуры старого автомобиля, через мгновение пропавшего в густом утреннем тумане. Как долго это видение преследовало ее по ночам, превратившись в кошмар, который не давал ей спать! Почему она снова вспомнила этот ужас? Из-за беседы с доктором Армистедом? Или потому, что Уитни упомянула о Луизе?

— Уитни, насчет моего гонорара… Какой у вас порядок — вы делите расходы поровну или каждый жертвует соответственно размерам своего капитала?

— Соответственно, — ответила Уитни. — Наш семейный фонд, к примеру, оплатит ровно треть всех расходов. И это зависит не от возможностей каждого фонда. Скажем, «Дети Балтимора» дадут совсем немного, потому что это расследование не слишком их касается.

— А как насчет фонда Уильяма Три? Какая часть моего гонорара придется на его долю?

— Не больше десяти процентов. Они ведь занимаются строительством, так что все это не очень их интересует. Если бы их благотворительная деятельность оставалась в тени, не думаю, что они вообще раскошелились бы. До сих пор удивляюсь, как это они согласились принять участие в нашем проекте.

Итак, десять процентов. Сойдет, решила Тесс. Она постарается употребить эти деньги на какое-нибудь доброе дело и загладит свою вину перед человеком, убийство которого до сих пор остается нераскрытым. Она давно уже испытывала потребность так или иначе увековечить память о нем, заставить людей вспомнить, что когда-то он тоже жил среди них. Пусть не памятник в его честь, а что-то другое. То, что ей по силам.

В конце концов, Саймона О’Нила уже нет в живых, а Луиза О’Нил наверняка скоро последует за ним. И наступит день, когда Тесс сможет узнать, как случилось, что ее прежний приятель Джонатан Росс был убит прямо у нее на глазах.

У него было еще одно дело — на этот раз по дороге на Виргиния-бич. Многие бы на его месте выбрали шоссе 95, но хотя он крутил баранку уже много лет, так до сих пор и не смог привыкнуть к автомагистралям между штатами. Итак, он пересек Бэй-бридж, свернул на 13-е шоссе и мысленно отметил, что оказался ближе к дому, чем за все предыдущие дни.

Когда его спрашивали, чем он занимается, он отвечал по-разному, что в голову взбредет. Захоронением биомедицинских отходов, к примеру, или распродажей морепродуктов — всякий раз ответы были краткими и исключали возможность дальнейших расспросов. И все же, несмотря на успех своей выдумки, он иной раз чувствовал себя слегка задетым. Увы, люди такие нелюбопытные. Ничего не видят, ничего не слышат — словно кроты какие-то, ей богу! А те, кто живет на материке, могут думать только о самых простых вещах: о еде, о воде, о горючем. Они совсем другие.

На острове насчитывалось от силы две сотни жителей, что делало его едва ли не самым малонаселенным клочком суши в заливе: он был меньше, чем даже остров Смита, меньше, чем Тэнжир. Его родители когда-то держали тут школу, но к тому времени, как он подрос, в стареньком здании шестой класс был уже самым старшим. Более взрослых ребят возили в школу на материк: моторка приходила за ними утром и возвращалась вечером. Поэтому в старших классах большинство его друзей или переехали на материк окончательно, или поселились у кого-то из родственников. Только у него не было там ни единой родной души. Конечно, среди старшеклассников с материка было немало славных ребят, но друзей он так и не нашел. Во всяком случае, настоящих. Да и как их найти, когда все время боишься, что опоздаешь, и проклятая моторка уйдет без тебя. Ни друзей, ни тренировок — ничего. Как-то раз он заикнулся о том, что хочет записаться в команду. «Прикажешь дожидаться тебя каждый день?» — недовольно проворчал хозяин моторки. Конечно, остальные могли тоже остаться — сходить в библиотеку, сделать уроки, почитать, наконец. Но за малышами нужен был глаз да глаз, а старшие и думать не хотели, чтобы кого-то ждать.

«Это мой собственный мир, — твердил он себе, сидя в моторке, пока она летела через залив к острову. — Если я когда-нибудь женюсь, то сейчас она, скорее всего, сидит в этой же моторке». Это пугало его: мысль о том, что выбирать-то, в сущности, не из кого, казалась ужасной. На острове жили всего пять семейств — какой уж тут выбор! Все равно, что жениться на ком-то из кузин. Но ведь так принято и в королевских семьях! Ему вдруг вспомнилось стихотворение, которое, казалось, осталось у него в памяти навечно, поскольку каждый из учителей считал своим долгом заставить мальчика с острова выучить именно его. Ведь в нем и говорилось об этом острове, правда, иносказательно. «Если море унесет хоть один камень, Европа сразу станет меньше…» Он долго не мог понять, почему все так смеялись, когда он читал эти стихи. И только потом догадался. Он сам был этим камнем, о котором шла речь. А они смеялись, потому что даже унеси его море, ни один из них не заметил бы этого.