Лаура Липман - Девять пуль для тени

В первых классах старшей школы среди них внезапно появилась новенькая. И с первой минуты, как он увидел ее, он уже обо всем догадался. В каждом стихотворении, в каждой песне говорилось о предначертании свыше. Именно предначертанием, судьбой она и была. И она тоже это знала. Он понравился ей с первого взгляда, потом она влюбилась в него. И любила пока… Нет, похоже, любила до сих пор. Она никогда не переставала любить его, даже когда ушла от него. Он и теперь не сомневался в этом. С шестого класса для него не существовало никого, кроме нее. В ее присутствии он всегда был счастлив. Вдали от нее — она учила французский, тогда как он — испанский, а по выходным ездила на материк брать уроки музыки — изнывал от тоски и не находил себе места.

От него не ускользнуло, конечно, что ее семью другие островитяне избегают. Не явно, поскольку и Куперы, и Уинслипы, и Пети, и Слии, и даже Гудвины — все они были людьми достаточно скрытными. Вынужденные годами жить, что называется, друг у друга на голове и при этом отрезанные от остального мира, они давно уже с блеском овладели искусством скрывать свои чувства.

А они с отцом были чужаками. Гостями. И не понимали, во всяком случае поначалу, что нет ничего хуже гостей непрошеных. О нет, ничего личного, просто каждый чужак в здешних местах казался подозрительным. Но это вообще. А в частности их невзлюбили, когда пополз слушок, что ее отец что-то замышляет. Похоже, он наблюдает за ними, твердили местные старожилы. Наверняка собирается писать о них книгу. И не так, как тот парень, что написал о жителях острова Смита — никто в жизни бы не догадался, кого именно он имеет в виду. Конечно, фамилии жителей немного изменят, но совсем чуть-чуть, чтобы сразу было ясно, о ком речь. Вроде как «Дни нашей жизни», только на острове.

Одна из Уинслипов, Эгги, приходила к нему каждую неделю убираться, так вот, она собственными глазами видела кое-какие наброски в корзине для бумаг. Разумеется, она сунула туда свой нос, но большого удовольствия это ей не доставило. Он писал о них, словно о зверях из зоопарка: кто из них ходит в церковь, кто не прочь опрокинуть рюмочку, а кто любит перемывать соседям косточки… Хотя фамилии прямо не упоминались, при желании понять, о ком речь, не составило бы ни малейшего труда. Однако самым омерзительным был тон, в котором он писал. «С насмешечкой какой-то, — говорила Эгги. — Словно глумится над нами или не знаю что». Кроме того, он не брезговал и ругательствами.

И все же, когда все всплыло, их это поначалу не коснулось — ни его, ни дочери. Жители острова оказались достаточно порядочными, чтобы не взваливать на нее вину за отца. «Она вроде той уточки, что вообразила себя кошкой», — буркнула как-то раз его мать, намекая на известную всем местным историю, когда в лавчонке обнаружили кошку с новорожденными котятами и среди них одного утенка. Только много позже он сообразил, что его матушка считала Бекку обычной дурочкой. Но это потом. Пока же остров не лез в их дела, а они не совали свой нос в его. Чуть ли не в первый раз в жизни он позавидовал ребятам с материка, с их вечно пропадающими на работе родителями и обилием дорог, по которым можно гонять на машине. Впрочем, моторка ничуть не хуже машины, и заниматься в ней можно тем же самым, верно? Им с Беккой было некуда податься, да и времени особо тоже не было. А она мечтала остаться с ним вдвоем, мечтала, может быть, даже более страстно, чем он сам. Казалось, она сгорает от желания, и очень скоро он догадался, что она проделывала это и раньше, но это ничего не меняло. Она не брала с него никаких обещаний — нет, она хорошо знала, что почем, и все равно хотела его. «Еще! — умоляла она, когда им удавалось отыскать укромное местечко. — Еще!»

Как-то после обеда они взяли его моторку и устроились на небольшом клочке земли — слишком крохотном, чтобы кто-то дал себе труд нанести его на карту. Естественно, тут никто не жил — ни люди, ни птицы, ни даже комары. Здесь они занимались любовью — снова и снова, пока он не выдохся окончательно и пока не кончились презервативы. А она все просила: «Еще! Еще!» А он уже привык ни в чем ей не отказывать.

Он добрался до окраины Виргиния-бич. Огляделся по сторонам в меркнущем свете дня и понял, что пропустил свой поворот — он остался где-то позади. Милях в двух, наверное. Дело, которое ему предстояло сделать, оказалось в дурном месте. Впрочем, как и всегда. Если бы только люди знали! Но откуда им знать? Бог даст, они так ничего не узнают, если все пойдет, как надо. Именно поэтому он всегда взваливал на себя столько работы — чтобы ни одна живая душа не пронюхала о тайнах, которые скрываются за совсем простыми вещами. Он научился заставлять вещи исчезать. Он мог заставить исчезнуть все — все что угодно.

Пять нераскрытых дел, пять погибших женщин. Нет, не пять — один из убитых, как выяснилось, оказался мужчиной. Какой расчетливый ход со стороны правления — этот единственный случай среди всех был словно кусок, брошенный собакам, поскольку среди членов генеральной ассамблеи большинство, скорее всего, составляли мужчины. Как возликовал бы судья Холси, узнав, что среди жертв одна оказалась мужчиной. Смотрите, оказывается, и мужчины становятся жертвами домашнего насилия; женщины тоже бывают агрессивны. Так что давайте-ка, раскошеливайтесь, придурки!

Не в правилах Уитни было тянуть кота за хвост, поэтому на следующий день после их разговора все пять дел уже дожидались Тесс. Вернее, они дожидались Тесс еще с предыдущего дня, смирно лежа в бардачке «джипа» Уитни. Уитни хорошо знала Тесс, но себя знала гораздо лучше. Как доказали недавние события, ей ничего не стоило втянуть Тесс во что угодно. И вот Тесс сидела на полу в своем офисе, разложив вокруг дела, и пыталась сообразить, с чего начать. «Я вовсе не пытаюсь тянуть резину, — уговаривала она себя. — Просто думаю». Согласитесь, это совсем другое дело.

Обстановка ее офиса и сейчас отличалась благородной бедностью, располагавшей к глубоким размышлениям. А может быть, дело было не в бедности — просто его прежние обитатели оставили тут свой след, который не могла уничтожить никакая уборка. С тех пор как почти год назад Тесс купила дом в Северном Балтиморе, оставлять за собой этот офис в восточной части города не было никакой нужды. Но арендная плата была не слишком высокой, ремонт делали совсем недавно — краска еще не успела облупиться, да и добираться было близко — всего пара остановок на автобусе. А клиенты Кейес Инвестигейшнс Инк., как легко было догадаться по их доходам, в большинстве своем привыкли пользоваться автобусом. Кроме того, ей до сих пор нравилось размышлять на тему о том, что за последнее столетие семейство Бернстайн-Монахэн, так сказать, совершило полный оборот. Сейчас она оказалась как раз в том районе, откуда обе семьи уехали сразу после окончания Второй мировой войны.