Анна Акимова - Змеиная верность

– Неудельные девки, – горевала баба Саша. – Глаза нарастопырку, мозги нараскоряку… Все в город метят сбежать. А здеся-то кто жить будет? А Сашка, правнучка, мала ишо, не дождуся ее, помру…

Профессор сочувственно хмыкал.

– Я бы вон ту девчонку взяла в обучение, – баба Саша вдруг ткнула длинным корявым пальцем в Лизу. – Непростая девка, глазищи, как у луня, впотьмах видит… Да токо не пойдет она, книжками испорчена. Книжки ей свет застят, через них слепая… Не пойдет…

Лиза смутилась. Баба Саша вроде как отметила ее, но сама она никаких особых качеств в себе не чувствовала. И в темноте не видела, и считала, что книги учат жизни, а не застят свет. Но профессор именно после этого разговора посоветовал ей всерьез подумать о фитофармакологии и пообещал свести с сотрудниками лаборатории, где разрабатывались лекарственные препараты из растений. У самого профессора с ними были давние дружеские отношения. Так что своей нынешней работой Лиза и Людмила были обязаны ему.

Людмила, конечно же, сразу влюбилась в профессора Обуховича и очень горевала, что профессор женат. Лиза уточняла: не только женат, но и детен, и внучат.

«Женат, детен и внучат» профессор был давно и счастливо. Всех членов его семьи в Крутоярском лагере знали хорошо, они часто приезжали навещать профессора.

Профессорша Наталья Васильевна, сохранившая, несмотря на возраст, стройность, красоту тонкого лица и пышность волос, привозила большущую корзину пирожков с разными начинками и выставляла ее на общий стол. Пирожки мгновенно расхватывались. Лиза и Людмила никогда таких вкусных пирожков не ели.

Детям, близнецам Степану и Антонине, было слегка за тридцать. У обоих свои семьи. Оба были улыбчивые и общительные, явно унаследовавшие от отца частичку его «бешеной харизмы».

Внуков было четверо. Их привозили всех вместе и кидали деду, чтобы ему, как говорил Степан, жизнь медом не казалась. Жизнь переставала казаться медом всему населению Крутоярского лагеря. За этой четверкой нужен был глаз да глаз.

Профессор называл внуков «бандой». Предводительствовала в «банде» Антонинина «старшенькая», девятилетняя Лариска, смуглый скелетик с копной густых каштановых кудрей и фиолетовыми марсианскими глазищами. «Сатана моя» – любовно называл ее дед.

Степановы сыновья-погодки, восьмилетний Андрюша и семилетний Артем, во всем подчинялись Лариске и следовали за ней, как верные оруженосцы. И колобком катался за «бандой» трогательный толстячок, четырехлетний Славочка, «младшенький» Антонины.

«Банда» обожала приключения, искала их и находила.

В первый же свой приезд в гости к деду они собрали окрестных собак, которые всегда ошивались у лагерной кухни, и стали запрягать их в тележку, на которой повара возили воду с родника. Собаки, до того момента добродушные и вполне мирные, очутившись в положении «скованных одной цепью», вдруг словно взбеленились.

То ли была нарушена собачья иерархия, то ли попраны принципы собачьего суверенитета, но завязалась грандиозная драка. Клубок яростно рычащих и визжащих псов катался возле кухни, сшибая лавки и кастрюли, пока кто-то из прибежавших мужчин не выплеснул на них ведро ледяной воды. Однако один из псов успел-таки, не разобравшись, цапнуть Славочку, слава богу, не сильно. Впрочем, Славочка в этой четверке всегда попадал «под раздачу».

В другой раз «банда» обнаружила на опушке леса неподалеку от лагеря осиное гнездо и полезла его исследовать… На истошный визг Славочки сбежался весь лагерь. Детей еле отбили от ос. Ревущих, неузнаваемо распухших, их обмотали мокрыми полотенцами и увезли в город. Весь лагерь переживал, пока из города не вернулся профессор и не сказал, что все, слава богу, обошлось. В те дни, когда «банда» гостила в Крутоярском лагере, каждое утро начиналось с Ларискиного воя – мать или бабушка расчесывали ей непокорные, спутанные кудри. Лариска вопила, дергалась, топала ногами и требовала, чтобы ее остригли. Но Антонине и Наталье Васильевне было жаль губить такую красоту. Тогда Лариска пошла «ва-банк»: Андрюша и Артем, явно по ее наущению, закатали ей в волосы огромный пук репьев. Закатали так, что выпутать оказалось невозможно и пришлось выстригать. Замаскировать обширные прогалины в шевелюре не удалось, и Лариску пришлось остричь почти наголо. Андрюшка и Артем стоически выдержали ругань, обрушившуюся на их головы, но Лариску не выдали.

Избавившись от последнего атрибута женственности, Лариска окончательно осатанела. Выцыганила у деда его любимую бейсболку, нацепила ее козырьком назад и повела свою «банду» на новые подвиги. Это чуть не закончилось печально.

В глубокой тайне от всех из неизвестно где добытых досок и двери от деревенского туалета с трогательным выпиленным «сердечком» дети построили плот и, проигнорировав строгий запрет подходить к реке, спустили его на воду. Разумеется, «экипаж» в полном составе был «на борту».

Сильным течением плот быстро вынесло на глубину, где он от чьего-то неосторожного движения перевернулся, и дети попадали в воду. На счастье, по берегу в это время шли Лиза и Людмила.

Лиза солдатиком сиганула с высокого берега. Ей пришлось несколько раз нырнуть, прежде чем выхватить из глубины чуть не захлебнувшегося Славочку. Остальных, перепуганных, барахтающихся по-собачьи, выловили прибежавшие на Людмилины крики студенты. Людмила и сама тогда едва не утонула. Забыв, что не умеет плавать, она тоже полезла спасать тонущих детей.

После этого случая Лиза и Людмила стали в семье Обуховичей как родные.

В университетском парке цвела сирень. Ее здесь было море. Высокие раскидистые кусты гнулись под тяжестью благоухающих соцветий самых разных оттенков – белого, розовато-лилового, густо-сиреневого.

Лиза и Людмила, переглянувшись, дружно свернули к своему любимому еще со студенческих времен огромному кусту белой сирени. Этот куст был «счастливым» и здорово выручал их во время летних сессий. Перед каждым экзаменом надо было отыскать в сиреневых гроздьях несколько «счастливых» пятилепестковых цветочков и съесть их, тогда удача на экзамене была гарантирована. Было замечено, что на этом кусте «счастливых» цветочков больше всего.

Любимый куст не подвел, было не только много пятилепестковых цветов, но и сросшиеся венчики, в которых попадалось и десять, и даже двенадцать лепестков. Некоторое время они усердно жевали пресные цветочки. Правда, сессии для них кончились, но ведь удача никогда не помешает. И вообще, стоять в тени сиреневого куста было так приятно! Теплый предвечерний воздух, насыщенный запахом сирени, даже слегка кружил голову.

– Лизочек, как здорово! – сказала Людмила. Глаза ее в зеленой тени куста еще больше позеленели. – Как бы я хотела очутиться сейчас где-нибудь на природе… В деревне, на даче или на речке… – И тихонько, почти шепотом, добавила: – И чтобы Пашечка тоже там был.