Александр Олейников - Дом №12

– Непостижимое чувство, благодетель мой, Лев Борисович. Я счастлив, я люблю вас, я за вашу душу свечку поставлю; я буду детям своим об вас…

– Ну полно, полно. А лучше запомни ты вот что: видишь ли ты вот всех этих таинственных существ в плащах?

– О да. Но кто они? – Вопрошал я его, в высшей степени заинтересованный.

– Это стражи потустороннего мира, они охраняют от нас путь туда, куда человеческому разуму не дано проникнуть и постичь все тайные умыслы Божии. Видишь, как стоят они подле некоторых из всех дверей? Вот туда-то и не вздумай входить никогда и не под каким предлогом, иначе ты умрешь лютою смертью.

– Пресвятая сила…

– Не вздумай также и обращаться к ним и даже подходить близко. Запомни это навсегда. Все же остальные ходы, где не стоят сии хранители Божии, доступны тебе и ты можешь зайти в любой из них. А вон в ту большую дверь за барной стойкой тоже входить не вздумай, это мое личное помещение, туда я сам лично воспрещаю входить тебе.

– Вам стоит лишь только подумать об том, ваше благородие. Лев Борисович, и я, поклявшись на могиле матери своей, умру, но не преступлю вашей заповеди.

– Добро, на этом, пожалуй, и окончу свое наставление, добавив, чтоб ты также и не покидал курильню. Что ж, Иван Андреевич, проводи время в свое удовольствие. Ну все, желаю приятного настроения!

Сказавши это, он удалился от меня и вскоре растворился в зеленом сумраке. Я же остался так стоять и лицезреть всех этих существ и пространство, продолжал ощущать все те чувства и выбирал: куда бы можно было мне пойти на сей раз? В какой проход? Что же мне нужно было делать и что предпринять? Каковы же мои возможности и самый предел оных? Этого всего я не знал, и страшно боялся сделать хотя бы один единственный шаг.

Так я простоял на том же самом месте еще несколько минут и, убедившись, что все кругом тихо и спокойно, а зловещие хранители не пытаются меня растерзать, я вдруг решился пойти хоть в какую-либо сторону.

Вскоре я выбрал один из них, прямо посреди меня, и направился туда, осторожно ступая по деревянному полу, ибо боялся, что перестроится и он. Вошедши в проход я обнаружил длинный деревянный коридор со свечами на стенах и отправился по нему, а когда я уже преодолел несколько десятков ярдов, то деревянный пол вдруг сменился камнем, то есть все стены, пол и потолок, как бы на манер египетского песчаника, свечи сменились факелами, самый проход начал петлять из стороны в сторону и послышалось в воздухе что-то благоуханное.

Вдруг белая и искусно сотканная ткань преградила мне путь, я раздвинул ее и тут же узрел средних размеров комнату, обставленную роскошною утварью, как какая-нибудь царская усыпальница или покои настоящей принцессы. Всюду на стенах висело большое множество других тканей на всякий манер, из шерсти и шелка, и также из самых тончайших и изящных нитей, какие даже сложно себе вообразить; неподалеку стояло ложе, обвешанное бархатом и со множеством маленьких подушек, а на другом конце комнаты был еще один проход в отдаленнейшую часть этих чудных покоев; мраморный стол на больших ножках держал на себе блюда из золота и серебра, с чашею вина, видимо разбавленного, так как тут же были и чаши с простою водой; ковры на полу покрывали, надо полагать, пафосский мрамор, а фруктам и другим пиршественным плодам по всему помещению просто не было конца. Сабейский ладан просто разил своим благоуханием и обилие других благовоний и трав также оставляло свою изящную нотку в этом величественном чертоге. Множество шкатулок и украшений, кинжалов и жемчугов, а также золотых монет эллинистических времен было разложено по другому крупному столу, но уже из дерева. Также был еще как бы гардероб с большим количеством одеяний и уборов, и большое зерцало, висевшее на стене.

Но как же я был изумлен до самого основания своей сущности, когда, не веря своим глазам, обнаружил подле этого зерцала женщину-царицу, невиданной красоты, с безупречной бархатной кожей, напоминавшей мягкость персика, с черной и объемистой косою до самой поясницы, всю в золотом убранстве и с гребнем в руках, занимавшуюся, казалось, своим туалетом.

Царица вдруг узрела меня оторопевшего в свое зерцало и грациозно оборотилась ко мне, я же тем временем просто обмер при виде ее божественной красоты.

Это лицо никогда бы не взялся нарисовать ни один из всех натурщиков мира, ибо нет такой силы руки и кисти, чтобы передать весь тот шарм и обаяние прекрасного ангельчика, да просто херувимчика. Ну то есть просто даже самый сильный художник, умеющий обличать самую точность лица и свойственное тому лицу неподдельное выражение, изымающий тон и самый образ характера человека, мимо всяких бездушных и каменных снимков, даже такой сильный художник не сможет срисовать ее портрет в самом идеальном виде.

Губы у нее были абсолютно как у сфинкса, а глаза просто как у натуральной и царственно-властной пантеры. Щечки, на которых были маленьких впадинки, были мягко розоваты, и эта обстановка весьма сочеталась с нежным цветом ее кожи и размашистыми ресницами. Ее умеренный стан, во всех местах решительно чудный, плавно передвигался и она с неописуемой изящностью делала всякое движение своими ножками.

В одну минуту она подошла ко мне и приникла к моему телу своими руками, от чего я попросту обомлел.

– О кто ты, таинственный пришлец? – Спросила она меня голосом ангела. – Скажи же мне, кто ты таков? Неужели ты решил навестить меня в такой томный час и тяжелое для нас время, и повеселить меня? О бедная я и беспомощная, никто не проходит ко мне вот уже столько дней, а все лишь думают о своей убийственной войне. Но я верую, о, как я верую, что сама Изида ниспослала тебя ко мне. Иди же сюда, мой странник.

– К-кто вы? – Спросил я очень тихо и сбивчиво.

– Как?! – Восклицала царица. – Разве ты не узнал меня? Меня, дочерь македонскую, царицу дома Лагидов?

Я точно был поражен и в миг упал на колени.

– О, Клеопатра, вы, вы так божественны, можно, можно я поцелую вашу ножку?

– О как мне угодна твоя застенчивость. Иди же сюда, на ложе, мой избранник, ложись сюда. Таким прекрасным мужчиной, видимо, сам Осирис решился одарить меня. Иди ко мне и будь моим.

Я в полном блаженстве и неге прильнул к ее губам и был просто потрясен случившимся. Никогда я не мог подумать, что, выкурив опию, я мог вдруг испытать такое неведомое счастье. Она быстро скинула с себя свое убранство и тот час я уразумел, что само Провидение решило вознаградить меня. Она также быстро раздела меня и скинула с меня почти всю одежду, оставив в одном неглиже. Затем она изящно улеглась на ложе и приняла действительно царскую позу, ожидая моего появления. Я тут же поспешил примкнуть к ее телу.