Александр Олейников - Дом №12

Что ж, ровно передо мною, на железном стуле и в цепях, прикованных к полу, спиной ко мне и в свадебном платье, с фатой и босыми жирными ногами, сидело нечто и издавало нервно-истерический и дрожащий плач. При всем этом виде я поразился и ужаснулся до крайности, однако здравая часть мозга, инстинкты и прочие чувства не позволяли мне впасть в полнейшее оцепенение, а потому, хоть не столь осознанно и самым краем мыслей, но я все же понял, что это была она.

С момента последней нашей с ней встречи она порядком поправилась и походила теперь же на мерзкую свинину: бока ее свисали целыми пластами и даже частично загораживали стул; мощный же затылок ясно обозначался над измокшей фатой, а кандалы на запястьях и ее ногах совершенно укоренились в распухших конечностях.

Я собрался духом и решил объясниться с ней:

– Я, право, даже не знаю… Совсем необычный случай, совсем не найду слов объяснить вам свою недолгую поездку…

Вдруг она резко повернулась ко мне на своем стуле, распростерла ко мне свои жирные руки и издала такой драконий вопль, что я чуть было не поседел. При виде ее страшной рожи я и сам хотел было закричать, но вдруг осекся, увидев ее глаза: их попросту не было, а из пустых ее глазниц обильной струей лилась некая жидкость, напоминавшая по своей консистенции ни то мед, ни то патоку.

Она кривлялась и орала как пойманная в силки дикая свинья, но в это время все двери вдруг растворились и в них вбежало человек пять или шесть как бы палачей, с огромными тесаками в руках и со свиными масками на лицах, то есть с выпотрошенными свиными головами и оставшимися от них самой только кожею, да с приделанными к глазницам специальными стеклышками для просмотра. Все они были одеты в жесткую и рабочую одежду, и походили всем своим видом на мясников с какой-нибудь бойни. Все немалого роста, испачканные в крови и со сенными соломками на своих одеждах, смеющиеся и дурно пахнущие гнилым мясом.

Тут уже пришла моя очередь издать жалобный крик, переходящий все более и более в ор, поскольку появление сих молодых людей не предвещало мне ничего хорошего. Орущего, меня схватили, подняли, и, несмотря на все мои сопротивления, обмотали меня с ног до головы железной цепью и понесли меня в ту самую железную дверь.

– Вандре-ейч! Ах, Вандрейч! Явился, мой должник явился!!! Аха-ха-ха-ха! – Вдруг раздался страшный и неимоверно громкий голос с ужасным смехом, после чего я вдруг понял, кто это был.

Я почувствовал великий приступ страха и силился вырваться, но мои мучители, уж связав меня цепью, втащили вовнутрь железной двери, прямо под ноги Поварихину, который был как бы их вождем, вернее жрецом, отправляющим страшный свинячий культ. Весь в крови и также со свиной кожаной маской на своем лице, с двумя большими ножами и постоянно ржущий как лошадь.

– Вести его к капищу! – Скомандовал он, после чего меня пронесли несколько вперед и тут я, как говориться, остолбенел.

Я оказался на некой площадке, походящей на гигантскую скалу с большим обрывом, только все это было обделано под заводской манер, оббито металлом и имело бесконечное множество электрических ламп, проводов, розеток, рычагов, шестеренок, машин, выключателей, включателей, цепей, моторов и железных крюков, словом здесь было все существующее в мире механические изделия.

Эта площадка шла вдоль металлических стен и уходила далеко влево, а прямо передо мной раскрывалась бесконечная пропасть, конец который пропадал в свете ламп и каком-то тускло-оранжевом зареве. Из него особняком возносилось некое строение, состоящее из всех тех механизмов, которые используют на свиной бойне, то есть на заводе, где свиные туши ездят на ремнях, подвешенные на крюках, и распиливаются большими пилами. Там-то и был тот же самый принцип работы, да только все это строение несло на себе мириады свиных туш и голов, их конечностей, цепей, ламп, пил, которые дребезжали так, что не было слышно даже своего собственного крика, шестерни, двигатели и провода. Множество было редукторов и просто сотни тысяч конвейерных лент со скоростным движением во все стороны. Завод этот только и состоял из одних этих приборов и не имел никаких опорных частей, что даже было удивительно. Он простирался вниз и в высь, и влево, и вправо так, что даже не было видно ему конца. Все стучало и дребезжало, звенело, брызгало кровью, перебиралось, перестраивалось, перестукивалось, перезванивалось, перемежалось, все это неслось черт знает куда и свет, бесконечный свет, черт возьми лил так ярко, что больно было смотреть. Провода и лампы, крюки, все это блестело белым металлическим блеском и множество рычажков и включателей были сплетены с собою самым хаотичным образом. Никак нельзя было понять, куда все это могло поместиться, так, что даже нет этому всему ни конца, ни края. В придачу ко всему этому где-то в стороне звучал мощный оркестр, который играл эпическую музыку с вокалом. Теперь-то вы, я полагаю, можете представить, каков был мой страх?

Между тем меня пронесли далеко влево по отполированному обрыву, пронося мимо множества столов для разделки и жутких приборов, имеющие режущий характер. Всюду также были расставлены копия со свиными бошками и кожами, зловещие знаки их культа и свечи.

Вскоре меня принесли на капище, то есть на некоего рода помост, где располагался огромный свиной их божок, со скипетром в руках и с прочими почетными отличиями. Все они кланялись ему как Богу и молились, а когда они окропили и себя и меня свинячьей кровью, то тут же поднесли к божку и Поварихин, как бы в роли дельфийского оракула, принялся вопрошать об моей судьбе, на что свинья ответила громко и лаконично:

– К столу.

Тут же все они, обрадовавшись, схватили меня и понесли обратно к тем самым столам, видимо разделывать. Я страшился и кривлялся, чтобы вырваться от них, и громко кричал, но Поварихин имел на мой счет, кажется, другие планы.

Вместо того, чтобы умертвить меня и разделать, он подтащил меня к небольшому мостку и мощными руками закинул меня на один такой конвейер, цепь зацепилась за крюк и я, беспомощный, стремительно поехал на этой ленте вверх, а все мои же палачи смотрели на меня снизу и глумились над мною. Тон оркестра начинал набирать темп.

Я проехал вверх ярдов сто или больше, после чего лента резко развернула меня лицом внутрь строения и поглотила меня. Я теперь же ехал куда-то, куда ехало большое множество свиных тушей и распиливалось пилами пополам. Несколько раз мне чуть не срезало голову или не отпилило половину тела, или не отбило огромным молотком, но всякий раз я также как-то успевал то съехать на другой путь, то переместиться вниз или вверх. Скорость разгона была непомерно высокой, так, что при каждом повороте я болтался во все стороны и бился об другие туши своим телом.