Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

Мало того, что лирическая мизансцена была прервана в самом зачатке, да еще амбре от шашлыка было таким ядреным и всепроникающим, что утонченная мадам возмутилась поползновению на ее диетические предписания. И только поблескивавшие звездочки погонов на плечах ментов помешали их экстрадиции из больницы. Но, будучи переговорщиком будь здоров, Шварц обязался ни под каким предлогом не предлагать Дяде Вове жареную свинину и аккуратно вытеснил докторшу из палаты. Та напоследок сощурила на него глазищи, вложила руки в карманы своего неправдоподобно белого халата и продефилировала вон из палаты под рентгеновским облучением ментовских взглядов.

В результате рассевшиеся на диване ребята с пещерным энтузиазмом вгрызались в мясо на ребрышках, дружно пили сперва за здоровье шефа, потом – за отъезд его заместителя, потом – за исполнение Шварцем обязанностей обоих выбывших и т. д. Что было потом? Потом не съевший ни кусочка и не выпивавший ни грамма водки, но прихлебывавший колу Дядя Вова пережил-таки тяжелый приступ разрушительной болезни, имеющей созидательное название «панкреатит».

Слаженная работа милицейской команды – она и в больнице слаженная. Пока один бегал за врачом, другие упаковали и вынесли к чертовой бабушке объедки интерактивно сподличавшей свинины, баночки оставшейся вне подозрений колы и открыли окно навстречу декабрьскому свежему воздуху. Так что прибежавшая со всеми своими врачебными прибамбасами докторша просто молча испепелила Шварца взглядом. Следом присеменила жена шефа, поохала, поахала, понаглаживала пухлыми рученьками его лапищи, центробежная сила разогнала иньекцию из задницы Дяди Вовы по всему его могучему телу, боль унялась, сонные веки сомкнулись – и порядок был восстановлен. А расстроеные Шварц с командой вернулись на работу и занялись запущенной писаниной, костеря подследственных, свидетелей, потерпевших, низкую зарплату, болезнь шефа и глазастую докторшу. Шварц вернулся домой поздно, а под утро был поднят звонком об убийстве Лусиняна.

Надо было чем-то развлечь себя до того, как основательно засядешь за эту чертовщину со многими миссис иксами. И с игреками мистеров, один из которых, возможно, проявил излишнее гвардейское рвение в отношениях с мушкетером. Голодный и злой, Шварц, как всегда в подобных случаях, уставился в открытое окно с незажженной сигаретой под острым левым резцом.

В детстве его регулярно лупили по левой ладошке, пока не отбили охоту выводить каракули именно ею. В общем-то ласковая, но зомбированная советской педагогикой мама не могла тогда предполагать, что переученный ею левша будет всю жизнь назло домашнему Песталоцци играть в нарды левой рукой и курить, держа сигареты в левом углу рта. И временами ходить налево. Хотя армянину вряд ли нужно для этого быть обязательно левшой. А тем более переученным.

Видец из окна был не самый живописный. На переполненном мусорном баке революционно-красного цвета крупными белыми буквами было проставлено «Центр». С него, как с первомайской трибуны, величественно и придирчиво оглядывал окрестности здоровенный рыжий кот. Он не торопился спрыгивать, чтобы поворошить прислоненные к баку пакеты с мусором, так как знал, зараза, назубок режим работы буфета Центрального ОВД: к концу дня должно было перепасть что-то действительно вкусненькое. Но конкурентов на всякий случай не подпускал. Те жались под стенками двора и проверочно мяучили с просительными интонациями, за что получали в мохнатый бок спешившим мимо милицейским ботинком. Так что скептики с вытянутыми хвостами передислоцировались в соседний парк: уж там народ был посердобольней, чем в ментовке.

До странного теплая выдалась зима в Ереване. В самом дебюте началась оттепель, кошки заорали с мартовским энтузиазмом, и по городу поползли слухи о грядущем землетрясении. Случившаяся в 1988-м тектоническая катастрофа действительно совпала с таким же непривычно теплым декабрем.

– Вот точно такая же погода и была. Я, помню, в одном костюме ходил, – делился воспоминаниями старичок на скамейке в парке.

– Молодой был, кровь, небось, кипела, вот и ходил налегке, – подначивали сидящие рядом друзья в одинаковых зубных протезах.

– Эх, сколько городов у нас порушили землетрясения, – сокрушался другой и загибал пальцы: – Вагаршапат, Двин, Ани…

Да и вчера на похоронах если не вздыхали об Араме Лусиняне, то всерьез обсуждали сейсмологические тонкости.

Но теплая зима несла и безусловную выгоду: можно было продолжать ездить на лысых покрышках и экономить на обогреве квартиры. Проблему теплоснабжения жители Армении решали индивидуально со дня долгожданной независимости, и центральное отопление давно перешло в разряд ностальгических воспоминаний о тотальном советском порядке.

Стоп. Вот оно! Отопление в квартире – вот где крылась еще одна причина утреннего недовольства Шварца. Надо же ему было поддаться на провокацию и сходить в гости к свояку в его свежеотремонтированную квартиру! Стеклопакеты с антикомарными сетками, индивидуальный котел газового отопления и прочая хренотень евроремонта с тех пор стали постоянной темой вздохов и намеков его прежде не особенно притязательной жены Марго. Амбиции проявились в один день, и повернуть их вспять было уже так же невозможно, как уговорить девятый вал вернуться восвояси. Особо резко одергивать Маргаритку тоже не стоило, так как это могло развеять в ее глазах имидж всемогущего мужа, офицера-криминалиста, которому стоит только захотеть, и они всей семьей пройдут к респектабельному достатку аки посуху. Ну да ладно, есть у него планчик, как и супругу ублажить, и не особенно пасть в собственных глазах. Надо будет на свежую голову обмозговать.

Словом, Армен Шаваршян (а именно так звали Шварца) действительно был оптимистом и предпочитал, несмотря на опыт, позитивно смотреть на жизнь. Но только не на подозреваемых.

Допрашивать ляфамов было делом муторным. Даже самые приличные курили, грубили во время допросов, смотрели с укором и презрением, нещадно врали и кокетничали, как старшеклассницы. При этом на них нельзя было прикрикнуть или отвесить им отрезвляющий подзатыльник. Потому что тут же начинались театральные слезы и истерики, а вслед за ними, как черти из табакерки, вылезали срочно выявленные семьей дальние, но высокородные зятья, кумовья и прочие покровители. Вместе с тем серьезным наваром от работы с женским контингентом была возможность развести их на чувство справедливости, воздаяния по добрым делам и грехам и прочую тонкую материю, в результате чего дамы всего предъявленного диапазона, включая убежденных атеисток, становились на путь искреннего сотрудничества с органами. Но это было ноу-хау Шварца, которым он прославился не только у себя в райотделе.