Геннадий Сорокин - Смерть со школьной скамьи

— Ей не шестьдесят лет, а пятьдесят шесть, — возразил я.

— Откуда ты знаешь, сколько ей лет? — вмешался Николаенко. Он хотел поймать меня на неточностях, на мелочах и выставить перед чекистом лгуном.

— Журбина сама сказала, сколько ей лет. Она мне говорит: «Я женщина еще ничего! Посмотри, какие у меня ноги ровные, как у молодухи». А потом она намекает мне, что, мол, отошлем Валерика, сами поднимемся наверх и расслабимся по полной программе.

— Журбина совращала тебя? — засомневался Николаенко.

— Ну да, а что такого? Она же женщина. Вдова.

Контрразведчик нехорошо ухмыльнулся.

— Я вижу, Евгений Николаевич, в вашем подразделении работа с молодыми специалистами находится в полном запустении. Это надо додуматься, такую чушь нести! Журбина ему в матери годится, а он о ее ногах рассуждает!

— Я только начал руководить Заводским отделом, — стал оправдываться Николаенко. — Дайте время, я наведу здесь порядок.

— Подведем итог. — Чекист отбил кончиками пальцев дробь по столу, откинулся на спинку стула. — Краткое содержание вашей беседы.

— Я приехал. Журбина была в беседке. Мы поговорили об убийстве Лебедевой, о совершенной ею краже, о белках, о хамелеонах, о мимикрии. Потом мы вернулись в дом отдыха, выпили. Журбина стала рассказывать о своей юности, о том, какой разврат был у них в студенческом общежитии. Потом она перешла на тему половых проблем у людей старшего возраста и стала мне намекать, что нам надо остаться вдвоем. Потом пришел какой-то мужик и предложил нас довезти до города. Я не хотел оставаться с пьяной Журбиной один на один и первым вышел к машине. На этом все. После субботы я Валентину Павловну не видел, ничего о ней не слышал и где она может находиться — не знаю.

— Андрей Николаевич, — контрразведчик достал сигареты, что означало окончание беседы, — я думаю, что не надо лишний раз вам повторять, к чему может привести утаивание сведений от органов государственной безопасности? Вы все нам рассказали? Тогда я вас не задерживаю.

Я встал, пошел к двери.

— Вот телефон, — на выходе остановил меня чекист. — Если Журбина объявится, немедленно позвони. Если хоть что-то узнаешь о ней, звони в любое время дня и ночи.

— Могу я узнать, что она сделала? — Я вернулся, забрал листочек с телефонным номером.

— Ничего не сделала. — Комитетчик чиркнул спичкой, закурил. — О нашем разговоре никому ни слова. Если проболтаешься, пеняй на себя. Мы, чекисты, болтунам быстро язык укорачиваем.

«Ну и дела! — подумал я, выйдя от начальника РОВД. — Валерик-то, оказывается, на Журбину какие-то показания дал, но про мою квартиру ни словом не обмолвился. Интересно, что натворила Валентина Павловна? Жива ли она? Куда она могла исчезнуть? И почему ее разыскивает КГБ, а не милиция?»

Внезапно меня озарило. Все события взаимосвязаны: смерть председателя облсовпрофа, исчезновение Журбиной, отказ в предоставлении мне квартиры и допрос Валерика. Все это — звенья одной цепи. Только не понять, где у нее начало и куда она ведет.

«Ай да синусоида! — восхитился я. — Как она коварно изогнулась, что всех по голове огрела: и меня, и Журбину, и белку в доме отдыха. Останется теперь белочка без орешков, некому ее будет подкармливать».

Вернувшись в кабинет, я дождался, пока все инспекторы разойдутся по своим делам. Фотографию из тетради Лебедевой, которую до этого хранил в секретном оперативном деле, я сунул в старую методичку по осмотру места происшествия и перепрятал под сейф. Был риск, что бегающая по ночам в нашем кабинете мышь обгрызет брошюру и попортит фотографию, но другого места для ее хранения я придумать не смог. Домой же ее не понесешь! Не ровен час, опять нагрянут с обыском.

Возвращаясь с работы домой, я в первый раз в жизни подумал: «А нет ли за мной слежки? Вдруг кагэбэшники решили перестраховаться и проверить, не имею ли я тайных контактов с Журбиной?»

От мысли, что кто-то идет за мной по пятам, мне стало как-то не по себе. По дороге к общежитию я несколько раз останавливался, прикуривал, повернувшись назад, но ничего подозрительного не заметил.

«Да на кой черт я им сдался! — решил я, открывая дверь своей комнаты. — Журбина если еще живая, то наверняка спряталась так, что ее теперь никто не найдет. Жалко, конечно, что с квартирой пролетел, да ничего не поделать! Падение синусоиды надо мужественно переносить. Она, коварная, малодушных не любит».

Я перешагнул через порог и остановился. На полу моей комнаты лежал свернутый вдвое листок, который кто-то сегодня днем подсунул мне под дверь.

«Рановато что-то я расслабился. Если это не любовная записка, то дело принимает скверный оборот».

Я развернул послание. На одной половинке листа была нарисована белка с орешком, на другой — печатными буквами был написан текст: «Ты еще не научился предавать друзей? Мне нужна твоя помощь. Муся». Далее был написан адрес общежития в дебрях Кировского района.

Утром в субботу в общежитии царила тишина: народ отсыпался после бурной пятницы. Не встретив никого ни в коридоре, ни на лестнице, я спустился на первый этаж. Вахтерша на проходной дремала.

«Неплохое начало!» — подумал я, сворачивая на дорогу в промзону.

Пройдя вдоль высоких бетонных заборов хлебокомбината, винзавода и промтоварной базы, я убедился, что слежки за мной нет. С чего я вообще решил, что она должна быть? Если за каждым знакомым Журбиной пускать наружное наблюдение, то никаких шпиков не напасешься. Не нужен я никому — и это радует.

У общежития, адрес которого был указан в записке, я осмотрелся. Ничего подозрительного. Хотя кто сказал, что шпионы должны стоять на каждом углу? Вполне возможно, наблюдатель прячется в соседней пятиэтажке и уже сейчас шепчет в рацию: «Объект появился, группам захвата объявляется полная готовность!»

Валентина Павловна скрывалась от органов госбезопасности в комнате на втором этаже. Я постучал в разболтанную дверь. Тишина. Постучал еще раз. В комнате послышались осторожные шаги. Кто-то подошел к двери и прильнул ухом к щели в косяке.

«Если меня там ждет засада, то все, конец — из милиции выгонят с позором, а если захотят, то осудят по уголовной статье. По какой? Был бы человек, статья всегда найдется! Укрывательство преступлений или недонесение».

— Муся, открой! — вполголоса велел я.

Замок щелкнул. Вместо Журбиной на пороге стояла незнакомая пожилая женщина.

— Заходи! — сказала она голосом Валентины Павловны.

Перейдя на нелегальное положение, Журбина изменила внешность: сиреневые волосы перекрасила в темно-русый цвет, состригла пышные кудри, на подбородок приляпала крупную бородавку с торчащими во все стороны волосками. Эта бородавка сбивала с толку, отвлекала на себя внимание. Посмотришь на женщину с такой блямбой на лице и ничего, кроме нее, не запомнишь: ни цвета глаз, ни формы губ. Безобразная бородавка на подбородке — прекрасное подспорье для начинающего подпольщика.