Дженнифер Роу - Мертвая хватка

Внимание привлек шум в саду Изы Траби. Берди спустилась еще на пару ступенек и присмотрелась, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь деревья. Возле забора, под большой магнолией работал человек. Копал. По пояс голый мужчина. Потом мелькнуло ярко-зеленое одеяние. Иза стояла рядом, прижимая к груди коробку. О господи! Берди вдруг сообразила, что стала случайной свидетельницей похорон трагически погибшего кота Отелло. Затаив дыхание, она повернулась и на цыпочках, стараясь ничем не выдать своего присутствия, пошла обратно по садовой лестнице. Незачем привлекать внимание Изы.

Добравшись до верхней ступеньки, где соседи уже не могли увидеть ее, Берди остановилась. Сад оказался запретной зоной. Чем же заняться до возвращения Макса из добровольного заточения в кабинете? Место ночного дежурства она уже выбрала. Машина показалась малоподходящим убежищем, поскольку стояла слишком близко к почтовому ящику и любое передвижение сразу вызвало бы подозрение, а вот растущие заросли на той стороне не только позволят увидеть любого, кому вздумается подойти к ящику, но и надежно защитят от посторонних глаз.

После ужина придется подняться к себе – якобы для того, чтобы лечь спать, – и сразу же незаметно выскользнуть из дома. Макс отвлечет всеобщее внимание, во всяком случае женщин, а вот Дуглас… Дома его не было, и никто не знал, где он. Появился к ленчу, побыл час-другой, расхохотался в ответ на рассказ Уэнди о коте и опять удалился, пробормотав на прощание, что постарается вернуться к шести.

Однако перед уходом Дуглас улучил минуту и отозвал Берди в сторонку, чтобы перекинуться парой слов. Бервин и Мэй поднялись в студию, а Макс обсуждал с Уэнди хозяйственные вопросы.

– Ты, насколько могу понять, занимаешься расследованиями, – начал он, с шутливой фамильярностью ткнув Берди пальцем в ребро. – В свободное время, когда не пишешь книги вместе со звездами эфира и не ходишь по вечеринкам в паре с богатеньким папочкой.

Она взглянула невозмутимо, лишь слегка вскинув брови. Неужели что-нибудь заподозрил?

– Дело в том, что… – Дуглас замялся. – Короче говоря, мы с Уэнди подумали, что было бы неплохо найти человека, способного выяснить, что она собой представляет, та девица.

– Мэй?

– Да. – Дуглас смутился. – Потому что, как справедливо заметила Уэнди, мы совсем ничего о ней не знаем.

– Принимая Мэй на работу, Уэнди читала рекомендации.

– Разумеется. Рекомендации. Но я имею в виду личную жизнь и чем она занималась раньше, до приезда в Австралию. Могла делать что угодно и быть кем угодно.

Например уличной проституткой, мысленно добавила Берди. Интересно, если в биографии Мэй обнаружатся подобные страницы, Макс изменит свое отношение к ней? Скорее всего нет. Но вот если Мэй ни слова об этом не сказала, ситуация меняется.

– По-моему, данные вопросы должны волновать исключительно Макса, – чопорно ответила Берди и ужаснулась собственному лицемерию.

Дуглас презрительно усмехнулся:

– Макс не видит ничего дальше симпатичных сисек, да и не хочет видеть. – Он потер переносицу и посмотрел в пространство. – Честно говоря, мне наплевать. По мне, так пусть старый бабник делает что хочет и проваливается в любое дерьмо, но Уэнди волнуется. Поселилась здесь, чтобы хоть немного присмотреть за отцом. Кстати, никакого ремонта в ее доме нет. И… ты же знаешь старушку Уэнди. Она сводная сестра, но всегда хорошо относилась ко мне. Почти по-матерински. Поэтому я и пообещал ей, что поговорю с тобой. – Дуглас повернулся, взглянул в лицо Верити и взмахнул рукой. – Попрошу, чтобы ты по возможности выручила нас. Ради старой дружбы. Гонорар, разумеется, за нами. – Дуглас сунул руку в карман и принялся нервно звенеть мелочью.

Промелькнула заманчивая мысль: почему бы его не обнадежить? Если Дуглас поверит, будто она работает на него, то, вероятно, признается в авторстве анонимных писем. И все же Берди не решилась на столь вероломный шаг: в этом и заключается одна из трудностей работы с людьми, чья жизнь каким-то образом переплетается с твоей собственной. Дуглас ей совсем не нравился, а Уэнди не вызывала ничего, кроме скуки и безразличия, однако с обоими ее связывали долгие, пусть и прохладные, отношения. Следить за ними по просьбе Макса – одно, и совсем иное – обманом добиться откровенности и предать их.

Берди решила мужественно принять поражение и произнесла, прищурившись за толстыми стеклами очков (так проще врать):

– Прости, Дуглас. Рада бы помочь, но очень занята книгой Макса. Было бы неправильно одновременно приняться за другую работу, так тесно с ним связанную.

Дуглас слегка покраснел и, отвернувшись, пробормотал:

– Раньше ты не отличалась излишней педантичностью.

«Ты даже не представляешь степень моей педантичности, – подумала Берди. – Только что отказалась от возможности выполнить задание в рекордно короткий срок и благополучно отсюда убраться. – И добавила, глядя на запущенный сад, где деревья давно скрылись под плотным покрывалом лиан: – Что было бы желательно». Клаустрофобия уже давала себя знать: с одной стороны жизненное пространство ограничивалось бескрайним океаном с острыми скалами и вечным гулом волн, с другой – разрослись непроходимые джунгли, а в середине высился полный загадок дом, где даже кондиционер был не в состоянии разогнать духоту и напряжение.

Берди посмотрела на часы: ровно пять. Макс сказал, что Мэй освобождается от сеансов с Бервин в половине пятого, и предложил побеседовать с ней:

– Возможно, она тебе откроется, расскажет о своих тревогах. Подруга. Молодая современная женщина, свободная от предрассудков. Сама понимаешь. Она хорошо относится к Бервин, они много разговаривают, но о письмах не упоминала. Наверное, Мэй не захотела ей признаться: все-таки Бервин моя жена: вдруг передаст мне. Мэй – нежная, наивная, честная девочка, к тому же полностью доверяет мне. Но, похоже, не хочет беспокоить и огорчать, особенно если подозревает, что эти записки – дело рук кого-то из домашних.

Что ж, пожалуй, можно попробовать вызвать Мэй на разговор. Берди неторопливо вернулась в дом, закрыла дверь в раскаленный сад, ощутила прохладу кондиционера и мгновенно встряхнулась, ожила. Постояла в гостиной, внимательно посмотрела по сторонам. Дверь кабинета, разумеется, оставалась плотно закрытой, но портрет хозяина над камином как бы наблюдал за пустующим пространством. Раздвижные стеклянные двери к бассейну оставались сомкнутыми, и за ними голубело гладкое зеркало воды. Лишь слева, со стороны кухни, доносились едва слышные звуки. Там кто-то работал.

Оказалось, что Мэй. Она сняла черный костюм, в котором позировала, и надела мягкие зеленые брюки с белой рубашкой. Тонкую золотистую шею обхватывал простой плетеный черный ремешок. Волосы спускались на спину свободной косой. Выглядела она очень изящной, усталой и молодой. Двадцать пять лет, уточнила Клаудиа Бадд. На вечеринке это показалось возможным, а сейчас, в домашней одежде, можно было дать и пятнадцать. Мэй резала овощи на огромной гранитной рабочей поверхности. На стене, над склоненной головой, сверкали кастрюли и сковородки. Услышав шаги, она слегка вздрогнула.