Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– М-м-м, – пропела Виктория, резко отделилась от подоконника и снова пошла вдоль стены. – Формально нет никакого подлога терминов, вот в чем дело!

– Как это нет?! – искренне изумился черный силуэт Селиверстова, взмахнув руками, как фигурка жертвы в театре теней.

– Нет, и все.

– А «обида» вместо «оскорбление» – это что?

– Я попробую вам объяснить. Вот мой племянник – ветеринар, только что с практики…

Юрист вернулся в кресло и уставился на меня.

– Корова у нас дает что? – спросила Вика, обращаясь к Селиверстову, который от неожиданности только несколько раз хлопнул глазами. – Что дает корова? – повторила Вика, повернувшись ко мне.

– Молоко. Корова дает молоко, – ответил я, хотя и не понимал, к чему тетка клонит.

– Молоко. Все верно. Но, кроме молока, корова дает еще сыр и масло. Правильно?

– Что вы хотите этим сказать? – нахмурился Селиверстов.

– Я хочу сказать, что наши оппоненты решили замолчать тот факт, что из молока, которое дает корова, получаются также сыр и масло и еще много чего. Одно не исключает другого.

Селивеерстов покачал головой:

– Извините, я не понимаю вашей аллегории.

– Тут и понимать нечего. – Вика уселась в кресло напротив. – Нарушение основания классификации – типичная уловка недобросовестных спорщиков.

Моя тетка славится любовью ко всяким логическим трюкам, но сегодня она была настолько в ударе, что даже я с трудом следил за ее мыслью.

– Миллер не стала размениваться на мелочи и пошла известным путем всех манипуляторов: «Не изменяйте правде! Изменяйте правду!» Понимаете, если я обзову вас идиотом, дураком или маньяком, к примеру, то, само собой, это мое речевое действие вызовет в вас обиду, смятение и, быть может, шок, но кроме того это еще и оскорбительно, потому что понижает ваш социальный статус. Если вы не развешиваете по ночам кошек на заборе, как же вас можно называть маньяком? Верно?

– Верно, – согласился Селиверстов.

– Утверждая что-то, человек берет на себя ответственность за сказанное. Например, если я докажу, что у вас есть справка из дурдома или что по ночам вы действительно вешаете на заборах кошек, то слова «идиот», «дурак» и «маньяк» перестают быть оскорбительными лично для вас. Правда есть правда. Кошек вешает, значит, маньяк!

– Согласен с вами, – кивнул Селиверстов. – Но…

– Но! – перебила Вика. – Если я не могу ничего такого доказать, то мои утверждения – ложные. Именно так вы выиграли дело о «Карнавалове-воре». У профсоюзников не было доказательств воровства. А когда нет доказательств, возникает оскорбление! Наша корова дает и молоко, и масло! В одно и то же время. Понимаете?

– Ну как-то пока смутно, – признался юрист. – Все-таки я не филолог и не ветеринар. А можно без сельских ассоциаций?

– Можно. Дело в том, что подлога терминов, как такового, здесь нет. Просто Миллер пишет об обиде, которую может вызвать эта статья, где вас обвиняют в противозаконных действиях, но не пишет об оскорблении. Говоря об одном, как бы «забывает» сказать о другом. Молоко получила, а про масло забыла. В сущности, тут нечего опровергать. Недосказанность – не значит виновность. Миллер очень не глупа, поверьте!

Услышав это, Селиверстов замолчал, а лицо его, казалось, сменило цвет через весь доступный человеческому глазу спектр: начиная от инфракрасного излучения и заканчивая где-то глубоко за рентгеном.

– Значит, любого честного человека, по этой логике, можно назвать уголовником или вором? – процедил он. – И какая-нибудь Миллер…

– Не беспокойтесь! – нежно улыбнулась Вика. – У вас есть я!

– И что же вы предлагаете делать, уважаемый эксперт?

– Завтра я передам вам возражения. Вы отдадите их перепечатать Юле. Только не забудьте завтра же посетовать Юле между делом, что у меня совпали два судебных заседания и на вашем заседании меня не будет. Для достоверности можете уточнить у нее какой-нибудь лингвистический термин, как будто собираетесь выступать в суде сами по моей экспертизе.

– Надеюсь, Вика, вы знаете, что делаете, потому что я уже ничего не понимаю, – вздохнул Селиверстов, направляясь к двери, заметно хромая.

Кажется, радикулит его разбил нешутейный.

– Неужели надорвался, когда Игорю Курчатову чемодан денег тащил? – пошутил я, когда юрист вышел, но Виктория даже не улыбнулась.

Виктория снова уселась за газеты. На меня она больше не обращала внимания, и несколько часов я занимался тем, что гонял в компьютере новые шаблоны для видео-презентаций, которые парни выложили в «Философии эротики». Глядя на эти новые фичи, я всегда невольно успокаивался. Странно, если в XIX веке грамотным был тот, кто умеет читать и писать, а в XX тот, кто отличал Булгакова от Достоевского, то в наше время без азов программирования человек уже как будто владеет грамотой не в полной мере. Даже в элементарный Excel необходимо заложить задачи, что уж говорить об остальном.

– Кстати, я имела в виду ревность, – вдруг сказала тетка, когда я уже направлялся в ванную.

– Что?

– Последний способ – ревность.

– Ты о чем?

Мы встретились глазами, Вика смотрела на меня с ясным удивлением, как будто мы только что говорили об этом, а я вдруг начал тупить.

– Я про Маргариту, помнишь, ты спрашивал? Попробуй заставить ее ревновать. Только это должно быть чрезвычайно хорошо спланировано – никакой фальши. Если она поверит, то тут два варианта: первый – она останется равнодушной, тогда ты точно проиграл, второй – она взбесится, тогда шанс есть. Ну а если она не поверит, то ты будешь в ее глазах жалким мудаком и она только еще раз уверится в своей правоте, что бросила тебя. Этот вариант болезненный, и его надо постараться избежать.

М-да, план был, без сомнения, гениален, за исключением одного – он был абсолютно наивен. Только Вика могла искренне думать, что, прочитав кучу произведений так называемого психологического реализма, станешь разбираться в людях. Я не стал подрывать ее веру в силу литературы, кивнул и отправился в ванную.

«Хотя чем черт не шутит?» – подумал я, вставая под горячие струи. Может быть, эмоции и вправду переоценены? Я с детства увлекаюсь всяким железом, биографиями Стива Джобса, Билла Гейтса, Джулиана Ассанжа и прочих информационных IT-гениев. Поколение гениев-аутиков, странных эмоциональных мутантов, явившихся в 70-е – начале 80-х и сотворивших нам информационную реальность, из которой исключена сама идея живого общения. Мы живем в их мире, потому что так было удобно им. Мы, поколение Питеров Пенов, детей, не сумевших повзрослеть, несмотря на то что нам в карман положили компьютер, а вместе с ним весь мир. Но мы научились лишь постить селфи и лайкать котиков – эмоциональные перверсии, достойные анацефалов. В этом смысле Виктория достойна скорее восхищения, чем сожаления: она не страдает от информационных перегрузок, в потоках информации чувствует себя как рыба в воде. Нужны ли ей эмоции вообще? Черт ее знает. Может быть, поэтому Вика сейчас так раздражала меня: я казался себе слишком уязвимым и жалким из-за всей этой истории.