Татьяна Шахматова - Иностранный русский

Не так давно у нас случился семейный спор о том, что важнее: слово или дело. Вика настаивала на том, что сейчас слово и есть дело, я же решил порвать с эфемерной филологией и даже год отучился на ветеринарного доктора. Потом вновь вернулся на филфак, но Виктория до сих пор не могла простить мне этого профессионального загула и подкалывала при всякой удобной возможности.

– Да, правда, лучше уходи. Раз ей больше не на что отвлечься, кроме карьеры, то Линка точно доведет этот безумный план до конца и ни перед чем не остановится, – проговорила Виктория, со вкусом прожевывая какой-то экзотический фрукт, и скосила глаза в сторону бассейна, демонстрируя, что время, отведенное на загар, а соответственно, и на консультации о моей карьере, вышло.

Мы встретились глазами, и она снова усмехнулась, считав мою реакцию.

– Завидовать нехорошо, – сказала она и уже потянулась, чтобы отключиться, но передумала. – Слушай, извини, что втянула тебя во все это. Никак не предполагала, что на кафедре у Каролины будут твориться такие чудеса.

– Ты ж не со зла, – съехидничал я, потому что всем известно: сама Вика категорически избегает работы в российской высшей школе, считая ее кабалой, прибежищем неудачников и деятельностью, обрубающей крылья настоящему научному полету.

Впрочем, как скоро выяснится, чудесами Виктория назвала совсем не то. На самом деле настоящие чудеса еще даже не начали твориться. Все эти танцы со ставками, скандалами, чрезвычайными происшествиями с марихуаной и покупкой жен были сущими цветочками по сравнению с тем, что началось буквально на следующий день.

Вот это проляпсус. Моя жизнь опускалась на дно, как вода, которую налили в бутылку к маслу: медленно, зато верно и в соответствии с законами природы. Вика уехала наслаждаться жизнью к морю. Работодатель чудил. Зарплату еще не выдали. А сам я был одинок и несчастен. Я всю ночь провертелся, соображая, как бы выкрутить компромисс. Почему бы мне все-таки не помочь Каролине? Авторские гонорары я верну. А пользоваться методикой я и так не собирался. Во всяком случае, не собирался наживаться на ней. В общем, проснулся я, так ничего и не решив.

Тем утром Филюша сделал мне самый большой из всех своих подарков: столкнул в унитаз телефон, который я случайно оставил в ванной на стиральной машине.

Чуть не убил гада. На самом деле убил бы, но, сделав свое грязное дело, кот спрятался в шахте и не выходил ни под каким предлогом. Если мне кто-то скажет, что котик просто играл и не ведал, что творит, я плюну ему в лицо, потому что субъект, заметающий следы преступления, знает, что он виноват. Скрывать и скрываться – означает понимать, что ты сделал что-то не то. На этом в свое время погорел Чикатило: слишком хорошо прятал трупы, чтобы его признали невменяемым.

Мой домашний шахтер проигнорировал все мои посулы и до самого моего ухода из своего забоя не показывался, из чего я сделал вывод, что свою вину он признает полностью.

Злой, не успевший позавтракать и без телефона я явился на работу в самом мрачном настроении. Телефон восстановлению не подлежал, а это был последний айфон, который я купил после одного большого и жирного дела с Викой. Теперь же с моей преподавательской зарплаты мне светил разве что простенький андроид и то, если месяц буду сидеть на одном «Дошираке».

В это утро на кафедре царило настроение, прямо противоположное моему собственному. Каролина уткнулась в какие-то бумаги. Ольга готовилась к занятиям, стараясь особенно не отсвечивать. Зато зажигал «старый эшелон».

Анна Владимировна и Зарина Андреевна рассказывали Валентине Петровне и лаборантке Женечке, как вчера они в ресторане встретили настоящего кальянщика из Ирана. Судя по накалу эмоций, событие это потрясло женщин.

– Он заходит, в одной руке кальян, в другой – угли… На ломаном русском начинает: «Хараший кальян, восточный кальян для красывый девушка! Я – восточный чилавэк. Делать вкюсно-вкюсно!» – рассказывала Анна Владимировна, едва сдерживая смех. – Мы смотрим – ну красавец: волосы черные, кудрявые, гелем зачесаны и аж переливаются, глаза как угли… Пригляделись, батюшки! А это наш Хосейн со второго курса.

– Тот, который весной уровень С-один сдал? – уточнила Женечка.

– Ага, на уровень носителя немного недотянул, – кивнула Анна Владимировна, смеясь.

– Так вот, – подхватила Зарина Андреевна.

Глаза Попеску снова оживились, как в тот день, когда я искал для нее под столом сережку, превратившись из бесцветных рыбьих в живые и даже яркие глаза теплокровного млекопитающего. Видимо, рассказы о красавцах студентах интересовали ее куда больше самого процесса преподавания.

Зарина Андреевна игриво продолжала:

– Хосейн тоже нас узнал, выпрямился, кальян поставил, и молвила золотая рыбка на чистом русском языке: «Добрый вечер, уважаемые преподаватели! Не желаете кальян покурить? Для вас сегодня за счет заведения…»

– И что, вы кальян курили? – недоверчиво скривилась Валентина Петровна.

– А почему бы нет? – округлила глаза Анна Владимировна. – Мы прогрессивные девочки…

Я не особо вслушивался, однако одно обстоятельство меня все-таки заинтересовало. Эльвира Руслановна сидела за своим столом, и я повернулся к ней:

– Разве наши студенты могут подрабатывать? Они же в казармах живут? – шепотом поинтересовался я.

– Это же Хосейн, – так же шепотом ответила она. – Он женился на русской девушке и переехал в город. Так здесь негласно живет и работает уже довольно большая иранская община. Как и афганская. Впрочем, для них тут всегда находится работа. Генерал разрешает в особых случаях.

Заметив, что я бездельничаю и уже начал развлекаться тем, что слушаю чужие разговоры, Каролина моментально сообразила, как пристроить меня к делу.

– Саша, позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону, я просила внешнюю рецензию на нашу методику, узнайте, готова ли.

Каролина протянула мне листок, на котором ее строгим аккуратным почерком было выведено: «РУДН, кафедра методики преподавания русского языка, лаборант Кирочка». Почему всех лаборантов зовут уменьшительно-ласкательными именами, как будто они комнатные собачки?

Мысленно поблагодарив Филюшу, я сознался, что остался без телефона. На нашей кафедре телефон имелся, но в целях безопасности, читай экономии, с него нельзя было звонить на городской номер. Я оглянулся, надеясь, что кто-нибудь даст позвонить, но Ольга сделала вид, что слишком увлечена подготовкой к уроку, а Эльвира Руслановна и вовсе демонстративно отвернулась. Это, конечно, был демарш. С тех пор, как заведующая объявила о своем решении включить меня в соавторы, наши отношения и с Ольгой, и с Эльвирой Руслановной заметно натянулись и потрескивали от натуги.