Алан Брэдли - В могиле не опасен суд молвы [litres]

По ее оценке, мир подошел к своему концу в 1870 году. После смерти Чарльза Диккенса девятого июля того года не было написано ничего стоящего.

Хотя она читала современные книги, но лишь для того, чтобы поупражнять глаза, по крайней мере, так она утверждала.

Так что это именно я изучала страницы газет в поисках жутких преступлений. Начала я, конечно же, с залежей древних газет, заполонивших шкафы Букшоу. Многие из них были датированы прошлым веком. На пожелтевших хрупких страницах я завороженно читала о сливках криминального мира: Хэйге [15], Армстронге [16], Криппене [17]– список очень длинный.

К хорошему привыкаешь быстро, и вскоре я затосковала по свежим новостям. Миссис Мюллет с радостью начала приносить мне свежие газеты каждый день, после того как ее муж их прочитывал.

«Альф каждое утро встает с петухами, – сказала она, – так что он приходит к киоску с газетами, когда они только открывают ставни. Альф говорит, что ничего не может с этим поделать. Должен знать, что творится в Вестминстере. Надо приглядывать за этими людьми. Наша Агнес говорит, что это называется «заядлый читатель».

Агнес Мюллет несколько лет назад уехала учиться стенографии по методу Питмана Шортхенда, и с тех пор она считалась – по крайней мере, в глазах мистера и миссис Мюллет – величайшим авторитетом в области печатного слова.

В отличие от великого Шерлока Холмса, я не вела записи любопытных дел. Зачем, если все это хранится в моей голове? Как можно, например, забыть хоть одну деталь из дела Кислотного убийцы, растворившего как минимум шесть и как максимум двенадцать жертв в ванне с концентрированной серной кислотой?

Рискну показаться ужасной, но клянусь, все эти подробности навеки запечатлены в моем мозгу.

Откровенно говоря, в отличие от Даффи я куда чаще имела дело со смертью, тогда как она имела дело с Диккенсом, что, полагаю, не так уж и плохо, если представить, что вас могут похитить маленькие красные человечки с Марса и переместить в викторианскую эпоху.

Так что я решила держать свои планы при себе.

Уже далеко за полдень. Но если я поспешу, то успею вернуться в «Дуб и фазан» к чаю.

Цирк и зоопарк Шадрича представлял собой довольно убогое предприятие. Вокруг площади были расставлены пять или шесть древних мебельных фургонов, напоминавших караван американских колонистов под обстрелом. Они выглядели как военные машины, с трудом пережившие первую мировую войну и расписанные кричащими рисунками и рекламными надписями: «Тигры-людоеды!», «Львы!», «Слоны!», «Посмотрите на диких зверей!».

Все эти животные, и не только, были изображены на боках фургонов с преувеличенно огромными головами, оскаленными пастями и зубами размером с сосульку. Припавший к земле гепард готовился напасть на белого арабского скакуна, который бил копытами, раздувал ноздри и в ужасе закатывал глаза.

«Что бы Хоб подумал при виде столь драматичной сцены? – мне стало любопытно. – Или она слишком нереалистичная?»

Неподалеку в клетке на колесах спал потрепанный лев, брюхом кверху и выставив лапы в воздух. По одну сторону клетки одинокий слон, прикованный за ногу ко вбитому в землю столбу, задумчиво жевал газету. Тигров нигде не было видно.

Расстроенный паровой орган, по звуку напоминавший неисправную сантехнику, играл весьма патетичную вступительную тему к радиопрограмме «Лучники»: дум-ди-дум-ди-дууум-ди-дууум… Я чуть не отвлеклась. Каждая пронзительная нота была оскорблением для моих ушей. Все равно что нападение злобных ос, которые ввинчиваются сквозь кожу, чтобы отложить яйца.

На платформе высокий худой мужчина с обнаженной грудью, но в подтяжках, глотал шпагу, пытаясь привлечь внимание аудитории из двух мальчишек, дерущихся из-за пакета с яблоками. Глотатель отложил шпагу и начал жонглировать пятью металлическими кольцами, но безрезультатно: яблочная война продолжалась.

Я раздумывала, с чего начать мое расследование, как из-за спины раздался голос:

– Вы только посмотрите, кто здесь. Ты соскучилась по нам?

Я резко развернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной с носовым платком в горошек. На этот раз с ним были двое друзей. Я инстинктивно сделала шаг назад.

Все трое держали руки в карманах, и у всех троих во рту что-то было – зубочистка, деревянная спичка, – а Носовой Платок курил сигарету.

– Пришла посмотреть на животных, да? – спросил тот, что со спичкой. – На тигров-людоедов?

Носовой платок фыркнул, выпустив кольцо дыма.

Это подействовало.

– На самом деле, – сказала я, – я расследую смерть Орландо Уайтбреда – человека, которого выудили из реки сегодня утром.

Не успев произнести эти слова, я поняла, как рискую. Не только лишаюсь анонимности, но и, вполне может быть, подвергаю опасности собственную жизнь.

Что если один из этих людей – убийца? А что если двое или даже трое из них бросили Орландо в воду? Любой из этих силачей мог с легкостью справиться с хрупким молодым человеком.

Я внимательно наблюдала за их глазами, пытаясь уловить малейшее беспокойство, но они демонстрировали только веселье.

– Твой дружок, да? – спросил Платок, переглядываясь с товарищами с таким видом, как будто очень остроумно пошутил.

– На самом деле родственник, – солгала я. – Кузен. Дальний кузен, но тем не менее.

– Тем не менее! – Платок закашлялся и выпустил еще кольцо дыма. – Только послушай, Найджел! Тем не менее! Она говорит: «Тем не менее»!

– Тем не менее! – с ухмылкой повторил Спичка, и я сделала вывод, что его, должно быть, зовут Найджел.

– Он один из Торквейских Уайтбредов, – продолжила я, игнорируя их глупый смех. – По бабушкиной стороне. Моя тетушка Грегория всегда пророчила, что Орландо примет смерть от воды. «Можешь на это рассчитывать», – говаривала она. И оказалась права. Разумеется, тетушка Грегория обладает сверхъестественными способностями, и это дает ей несправедливое преимущество, вы так не считаете, мистер…?

– Теренс, – сказал Платок.

– Рада знакомству, – я протянула руку, пытаясь не захихикать.

Лапа Теренса была черной от цирковой грязи и сажи и мозолистой.

Надо будет приготовить дезинфицирующее средство, как только я вернусь в «Дуб и фазан».

– А вы? – спросила я, протягивая испачканную руку Спичке.

– Найджел, – ответил он, сжимая мои пальцы, и я чуть не засмеялась.

– Вы непохожи на Найджела, – весело заметила я. – Скорее на Пьера или Жан-Батиста. Но, может, дело в вашем шейном платке.

Его платок был раскрашен синим, белым и красным, напоминая французский триколор. Полагаю, с тем же успехом можно было сказать, что он красно-бело-синий, как британский флаг, но я хотела ему польстить.

Я протянула руку третьему головорезу – Зубочистке – и вопросительно выгнула брови. Его голубой шарф по цвету сочетался с глазами.