Алан Брэдли - В могиле не опасен суд молвы [litres]

Впоследствии я поняла, что это, должно быть, запоздалая мысль вроде тех, которые приходят в голову скупцу на смертном одре, когда он умирает глухой ночью один-одинешенек, хватаясь за соломинку спасения.

Если бы я только… если бы я… если бы…

Но я не была старухой, скупцом или умирающей.

Без сомнения, у судьбы свои резоны, и я просто девочка, которую она прислала, чтобы разгадать эту тайну.

И, клянусь святым Георгием, его драконом и белым конем Уффингтоном, именно это я и собираюсь сделать!

Я внимательно изучала лица трех Граций, вставших на ноги у ограды и повернувшихся ко мне. Было ли что-то в их лицах, намекавшее, что им кранты, так сказать? Они уже почувствовали первый намек на горечь?

Трудно сказать. Причастие заставляет даже самого веселого человека выглядеть так, будто его забальзамировали живьем. Среднестатистический прихожанин, как правило, производит впечатление человека несчастного, и три Грации не стали исключением. Благочестивые, вот оно, это слово.

Хотя, наверное, это святотатство, но лица этих трех женщин, безмолвно возвращающихся на свои места, напомнили мне не что иное, как знаменитую картину Питера Брейгеля «Притча о слепых».

Я внимательно наблюдала, как они бок о бок устраиваются на скамье. С приглушенным звуком стукнула молитвенная подставка, и они встали на колени.

«Меньше минуты до времени Икс», – вспомнила я и начала отсчет.

Первый признак проявился ровно через тридцать три секунды, когда Грейс Харкурт тихо икнула. Быстро прикрыла рот затянутой в белую перчатку ладонью. Вторую руку прижала к сердцу.

Цианистый калий, превращающийся в синильную кислоту под воздействием желудочных кислот, – один из самых быстродействующих и смертоносных ядов. Так быстро убивают только одноокись углерода и еще некоторые газы. Человек теряет сознание через несколько секунд. И даже зная все это, я была поражена, как быстро все случилось.

Грейс подается вперед, упираясь правым плечом в спинку первого ряда. Я следила, как она делает шумные вдохи и медленно сползает набок. Летняя шляпа падает на пол, подбородок утыкается в полированное дерево скамьи, глаза слепо смотрят на балки потолка.

Восхищаясь этим зрелищем и сражаясь с инстинктивным желанием броситься ей на помощь, как я уже однажды делала, спасая жертву цианистого калия, я видела, как Грейс Уиллоуби внезапно привстает, испуганно оглядывается по сторонам и падает обратно на скамью – сначала спиной, а затем боком.

Такое впечатление, что она не замечает свою мертвую приятельницу. Ее нога шевельнулась, потом задергалась в конвульсиях и наконец застыла.

Не самая изящная смерть.

Остается только Энни Крей, все еще стоящая на коленях и не отрывающая взгляда от алтаря, на котором каноник Уайтбред убирает в табернакль остатки святого причастия.

Потом Энни тоже упала: медленно, красиво, легко, словно опадающий лист, отделившийся от ветки и плывущий по воздуху все ниже и ниже, чтобы замереть на земле.

Вот так просто.

Я обрадовалась, что никто из них не умер отвратительной смертью с пеной изо рта, иногда сопровождающей отравление цианистым калием.

А теперь каноник обернулся к нам и продолжил молиться:

– Отче наш, иже еси на небеси…

Если есть такое место, как рай, три Грации уже там. Я не смогла сдержать улыбку на словах:

– Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим.

Простил ли уже Господь долги этим трем сплетницам, лежащим посреди деревенской церкви? Интересно, бывает ли прощение таким же быстрым, как цианистый калий?

Ради них надеюсь, что да.

– И не введи нас в напасть, но избави нас от лукаваго…

Да, в этом все и дело, верно? Избавить нас от лукавого, который, предположительно, до сих пор находится среди людей. Где-то недалеко от этого самого места находится человек – или люди, – жестоко убивший Грейс Уиллоуби, Грейс Харкурт, Энни Крей и, теперь я в этом уверена, каноника Уайтбреда тоже, хотя очень сложным путем.

Не говоря уже о его сыне Орландо.

Отец, сын… и святые духи.

Разрозненные детали начали складываться в картину.

Каноник Уайтбред, как будто не замечающий, что произошло у него под носом, продолжал быстро и тихо дочитывать благодарственную молитву, а затем перешел к завершающей:

– Всемогущий и вечный Господь, благодарим тебя за то, что дал нам хлеб…

Пока он говорил, я повернулась к Летиции и Хьюго Фарнсуортам, сидевшим, широко открыв глаза и вцепившись друг в друга, словно пара испуганных обезьянок. Передо мной Хоб Найтингейл лениво играл с пуговицами своей куртки, явно витая в облаках.

Я снова обратила внимание на каноника Уайтбреда, дававшего прихожанам заключительное благословение:

– Мир Божий, превосходящий все понимание, да пребудут ваши сердца и души в любви Божией и его сына Иисуса Христа, Господа нашего, благослови, – тут он перекрестился, – во имя Всемогущего Отца, Сына и Духа Святого, отныне и во веки веков. Аминь.

Только тогда он издал такой мучительный вопль, что его, должно быть, услышали в самых отдаленных уголках ада.

Когда я собралась с духом и повернулась к трем Грациям, к моему изумлению оказалось, что они становятся прозрачными, их очертания колеблются и тают. Я отчетливо видела доски половиц и часть молитвенной подставки сквозь ноги Энни Крей.

«Потеря плотности, – подумала я, – незначительное изменение индекса рефракции. Игра света».

Как бы я ни цеплялась за научную соломинку, три Грации истаивали прямо у меня на глазах. Их тела превращались в зыбкую дымку, словно туман на фоне звездного неба, чтобы растаять последней рябью, не оставив и следа.

По правде говоря, их гибель повергла меня в отчаяние.

На грани слез, я долго сидела в совершенном вакууме, который до сих пор не был известен науке, но теперь ведом мне.

Такое ощущение, будто мир вокруг меня потемнел. Поле зрения сузилось, и я теперь видела только алтарь, освещенный низкими лучами внезапно похолодевшего слабого солнца, проникающего сквозь витражи.

Кто-то схватил меня за плечо.

Зацепившись за молитвенную подставку для ног, я с оглушающим грохотом взлетела над скамьей, как ракета.

– Ты в порядке? – спросил незнакомый голос.

– Что, черт возьми, вы творите? – заорала я, наплевав на то, что мы находимся в церкви. – Я могла умереть от инфаркта!

И добавила еще несколько слов, которые не стану здесь цитировать, поскольку не горжусь их знанием, и резко повернулась к незнакомцу, быстро убравшему руку с моего плеча. Бледное лицо, изумленный взгляд, открытый рот. Если не считать белый воротничок священника, он точная копия Шалтай-Болтая.