Сэйтё Мацумото - Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания

Возобновляя нить разговора, словно и не было этой долгой паузы, Рикенес сказал:

— Если Торрес не замешан в обстреле Бока де Пахаро, то интересно, почему же ЦРУ оставило его в стороне?

Сардуй помедлил, неторопливо отвел трубку от губ и возразил:

— Но ведь Бруно сообщил, что ЦРУ заверило Торреса в своей непричастности к нападению на Бока де Пахаро. А у Торреса очень тесные связи с управлением. Впрочем, может быть, ЦРУ и не хочет раскрывать ему всех своих карт и исподволь работает с какой-нибудь другой группой.

— А почему? Они прекрасно могли использовать Торреса. Не думаю, чтобы ЦРУ было совершенно непричастно. Но почему оно не воспользовалось Торресом? Ведь и он и его группа вот уже год угрожают развязать похожую акцию.

Сардуй посмотрел на безоблачное небо и задумался.

— Нет, капитан. Торрес разглагольствует о крупных действиях. Вся эта его болтовня об освободительных силах, которые он якобы организует… Тут же акция меньшего масштаба, такие лет пять назад проводила группа «Дельта 99». Разумеется, ЦРУ знает, что Торрес просто шарлатан. Мне кажется, они его используют, чтобы контролировать и держать в напряжении эмигрантов. Только контра из Майами верит в его ракеты и призрачную армию.

Рикенес посмотрел на него.

— Тем более, Родольфо. Удар по Бока де Пахаро может оживить «План» Торреса. Если цель ЦРУ — поддерживать единство и активность эмиграции, то, может быть, самое лучшее как раз повысить престиж Торреса путем такой вот акции, как в Бока де Пахаро?

— Да нет, капитан, эта история с Бока де Пахаро как раз ставит Торреса в неприятное положение. Подумайте вот о чем: уже полтора года Торрес собирает деньги… Сколько он там набрал, писала «Реплика»?

— Два миллиона…

— Два миллиона. Не к лицу ему сейчас, когда уже почти два года он обещает серьезное вторжение, участвовать в ночном обстреле рыбацкой беззащитной деревушки. Ему нужно одно — угрожать ракетами, массовым десантом и… продолжать собирать деньги.

Рикенес снова с высоты десятого этажа посмотрел на улицу. Мужчины, женщины, дети — все куда-то спешат: в школы, институты, кружки, возвращаются с работы. Будни, обычные будни, и эти люди, по правде говоря, вряд ли думают сейчас о какой-то опасности, у них одно желание — прийти вовремя туда, где их ждут, найти счастье…

— Возможно, — согласился он. — Стало быть, примем, что Торрес не причастен к нападению. А зачем ЦРУ уверять его, что и оно здесь ни при чем?

Рикенес раскурил сигарету. Сардуй завистливо смотрел на голубоватый дымок, поднимавшийся к потолку. Он постучал трубкой о ладонь и отвернулся.

— Давайте рассмотрим конкретные факты, капитан. Торрес не имеет ничего общего с обстрелом, ЦРУ уверяет, что оно тоже; но мы предполагаем, что ЦРУ приложило к этому руку. Стало быть, ЦРУ ведет игру с Торресом. С какой целью? Возможно, чтобы поддержать какую-нибудь новую группировку, которая сменит Торреса, когда его звезда закатится.

— Но ни одна из организаций не приписывает себе эту акцию. Газеты молчат, и даже Торрес ничего не заявлял…

— Торрес, капитан, наверняка панически, боится публично признать, что существует какая-то иная конкурирующая с ним группировка, которую поддерживает ЦРУ. Скорее всего он так и решил оставить эмиграцию в сомнении, дело ли его рук нападение на Бока де Пахаро или нет. Ну, а ЦРУ, возможно, и прячет в рукаве вторую карту. Поэтому оно могло запретить другой группе делать заявления.

— Похоже, это логично.

— И тем не менее, капитан, следует принять в расчет и другие случайности.

— Например, какие?

— Они могли засечь Бруно и сейчас подсовывают ему ложную информацию. Чтобы дезинформировать нас, они могли сделать так, чтобы Бруно поверил в непричастность Майами к этому делу. А может быть, Бруно… убит в тюрьме, а передачи ведет какой-нибудь пианист управления!

— Для этого им нужен ключ к шифру, а Бруно его ни за что не выдаст.

— Я в этом и не сомневаюсь. Но вы ведь знаете, они могут его и разгадать.

— Бруно его ни за что не выдаст, — повторил Рикенес, словно не слышал слов Сардуя.

Глазами памяти Рикенес ясно увидел того Бруно из 1957 года, которому едва исполнилось девятнадцать и который уже возглавлял одну из ячеек Движения 26 июля. Затем это юношеское, словно всегда чем-то немного удивленное лицо исчезло и возникло другое — напряженное, но ясное лицо того Бруно, с которым он простился в 1964 году в здании Отдела государственной безопасности. Того Бруно, что порвал со своими товарищами, со своим прошлым, постепенно отдалялся от них, демонстрировал отход от революции, чтобы потом отправиться в Майами для выполнения своей нелегкой, длительной миссии. Того Бруно, который улыбался, обнимая его в последний раз, а потом спокойно ушел, оставив позади все, что так любил. Затем о нем пришли известия, о его рискованном плавании на лодчонке через залив и, наконец, из Майами. Рикенес понимал, как это тяжко — погрузиться в кипящий котел эмиграции, стать лишь составной частью запутавшейся, ненавидящей, противоречивой человеческой массы. С детства Бруно хорошо говорил по-английски, но в Соединенных Штатах не бывал. Ожидая, пока он приспособится, целый год (именно 1964-й — год его прибытия в Майами) Гавана держала его «в спячке». Он воспользовался этим временем для того, чтобы устроиться на работу, записался в школу каратэ и установил связи с самой агрессивной в те времена контрреволюционной организацией — Движением национального освобождения. В 1965 году из Гаваны прибыл связной, вручил ему передатчик и передал инструкции. (Встреча длилась едва полчаса; они увиделись в кафе на улице 8, и Рикардо так и не узнал, как звали того товарища, что передал ему чемоданчик с рацией и, пожав обе руки, пожелал больших, больших успехов.) С тех пор и начались его регулярные выходы в эфир при помощи того самого радио, обращаться с которым его научили в 1963 году. Центр разрешил ему продолжать занятия каратэ, и он получил там черную ленту.

На протяжении пяти лет, преодолевая многочисленные препятствия, подвергаясь постоянной опасности, Рикардо держал Гавану в курсе почти всех планов, которые строила эмиграция.

Да, постоянно в опасности. В феврале 1966 года взорвавшаяся бомба положила конец дням Педро Оросмана — главаря Движения национального освобождения, и ранила Рикардо. Бомбу соединили с телефоном, стоявшим в здании управления Движением, и Оросману пришла в голову несчастливая мысль самому ответить на неожиданный звонок… Он, пожалуй, так и не понял, что же произошло. Рикардо месяц провел в госпитале, а затем сделал ряд заявлений на процессе, составившем целую эпоху в Майами. Бомба не только убила Оросмана, но и полностью развалила его организацию.